В Эстонии не утихают баталии вокруг русских школ. Одновременно поднимаются вопросы о «политической интеграции» русскоязычного меньшинства в эстонское общество. Об этом RuBaltic.Ru побеседовал с молодым учителем эстонской гимназии города Йыхви Степаном БОНДАРЕНКО:
- Г-н Бондаренко, какова сейчас ситуация с русскими школами в свете политики властей по сокращению преподавания на русском языке? Была информация, что их закрывают.
- Не совсем так. Естественно, специально школы не закрывают. Но чаще всего они оказываются в ситуации, когда они сами вынуждены закрыться. Потому что для любого преподавания на другом языке нужен персонал, квалифицированные кадры, которые будут преподавать. А переподготовкой учителей как таковой у нас в принципе не сильно занимаются. Даже если это и происходит на каком-то уровне, и под это выделяются деньги, то на деле практически нереально, чтобы учителя, которым в среднем около 40, за пару лет начали преподавать свой предмет на другом языке. На языке, которого они раньше и не знали до этого. А новые учителя вообще у нас не особо хотят идти преподавать в школах, потому что профессия не очень престижная, статуса какого-либо не имеет.
Еще школы закрываются из-за отсутствия учеников. У уже нас пять лет как отрицательный прирост населения по стране. Школы пустеют, как русскоязычные, так и эстонские. И власти выбирают, на что выделять деньги из и так небогатого бюджета — на русскоязычную или эстонскую школу. Часто из-за финансирования принимают решение, что надо сделать русское крыло в эстонской школе, а саму русскую школу ликвидировать.
Что касается языка, то я преподаю в эстонской школе, так что лично у меня проблем нет. В Йыхви есть еще одна русская школа, где тоже проблем нет.
Проблемы есть в школах, изначально направленных на преподавание на русском языке.
Например, Пушкинская гимназия. С ней и подобными школами и начинаются трудности, когда приходят и говорят: «Ребята, ваша программа обучения не подходит для Эстонской республики, поэтому переводите на эстонский язык». Если они переведут, в школе вся ее прелесть, ее идентичность потеряется. Здесь и начинаются проблемы. Люди туда идут с желанием получить образование на русском, то есть своем родном языке. Поднимается вопрос, а имеют ли право эстонские граждане получать образование на русском языке, если они хотят? Если имеют, значит, такие школы должны существовать. Раз не имеют, то не должны. Вот и все.
- Каковы требования законов к русским школам?
- 60% уроков должны вестись на эстонском. Это в основном обществоведение и история, прочие гуманитарные науки. В старших классах начинается математика на эстонском. Программа рассчитана до 2020 года. С каждым годом должны переходить на большее количество предметов на эстонском языке. В идеале, конечно, власти хотят 100% сделать. Единственное, может быть, из предметов на русском оставят сам русский язык как иностранный, в такой же позиции, что французский, испанский, какой-нибудь китайский. Будет иностранный язык русский — можешь его взять. В эстонских школах обучение полностью на эстонском, и в принципе на уроке не должно звучать ни одного слова по-русски.
В русских школах на эстонском дают «непопулярные» предметы вроде химии и физики. Но чаще они ведутся на русском. Учителя-то в основном пожилые (молодые не идут), соответственно, они четко понимают, что если такие законы приходят, то они не будут иметь права преподавать. Школы поэтому пытаются максимально поставить что-нибудь на эстонском, чтобы «соблюсти процент». В русских школах эти 60% заполняют уроками эстонского языка. Обычно вместо пяти уроков эстонского тебе ставят шесть и так далее. Таким образом заполняется программа в ущерб другим предметам, тем не менее, требования закона выполняются. Получается, в русских школах дети учатся больше, чем в эстонских школах не только из-за дополнительных уроков эстонского языка, но и потому, что у них в сумме уроков больше. Они выполняют и школьную программу, и дополнительную «по процентам». В эстонской школе дети учат не только эстонский, но еще и эстонскую литературу, к чему в дальнейшем добавляется предмет «письмо» — несколько предметов объединяются в один. А в русской ты будешь учить литературу, русский язык и еще эстонский, и вместо одного у тебя будет три предмета. Это означает больше часов. Главное — соблюсти формат: сказали 60% — набирают на 10-15% часов больше. Есть дефицит кадров, но в школах делают максимально возможное, чтоб вписаться. В противном случае ругать не будут, но и по головке-то тоже не погладят.
- Подобные требования вызывают протесты?
- Возмущается преподавательское сообщество, и это правильно, я считаю. Они понимают, что такая богатая культура как русская очень тесно связана с Эстонией. И нельзя просто так взять и все это перечеркнуть. Многое можно было передать доступнее на языке Пушкина, нежели на эстонском. Это очень тяжело. Поэтому многие люди хотят, чтобы их дети учились на русском языке. Сейчас все идет к тому, что лет через десять такой возможности просто не будет.
- Правда, что эстонский язык необычайно сложен в технических дисциплинах?
- Сложен, потому что беден. Точнее, он богат, но его не используют во всех его проявлениях. Поэтому вот если брать технологически, есть гвозди, шурупы, болты — это все одни и те же слова. Если в русском у них может быть до 50 разных наименований, то в эстонском к ним могут добавляться какие-то слова, но по факту остается одна и та же вещь, но с множеством значений. В этом и сложность эстонского языка, его технически никто не «придумывает».
В Латвии все стараются, «выеживаются», придумывают новые слова для каждой вещи. В Эстонии пользуются тем, что есть. Эстонский колоссально отличается от русского.
- Выходит, русским школам банально неоткуда брать людей со знанием эстонского?
- Есть множество опытных преподавателей так называемой «старой школы», и они хотят преподавать, но им тяжело это делать на неродном языке. В этом плане и возникает вопрос: зачем русскому ребенку русский учитель будет объяснять предмет на другом языке? Они будут общаться друг с другом на чуждом, фактически иностранном языке. А какой эстонец поедет в Ида-Вирумаа? Специалисты-энергетики поедут, разумеется, куда им деваться. Когда эстонцы приезжают даже родственников навестить, часто другие удивляются: «О, ты был в Ида-Вирумаа?» Периодически слышу, что они думают, будто там до сих пор люди-ватники на балалайках играют, а на границах стоят танки, которые вот-вот начнут стрелять.
Загвоздка ведь и в том, что многие боятся, что предметы на эстонском не будут усваиваться. Поэтому уже бывший министр образования Евгений Осиновский критиковал эту систему. Он говорил, что «система 60%» плоха. Статистика показывает, что дети учат на эстонском, а результата-то нет. Выше балл на сдаче экзаменов на эстонском? Нет. Люди стали лучше поступать после школ в высшие учебные заведения? Тоже нет. Тогда зачем? И общество смотрит и видит, что люди не выучиваются, не интегрируются особо.
- Почему же не удается интегрироваться?
- В школе как таковой вообще не учат эстонскому языку, если уж так говорить. Эстонский можно выучить в эстоноязычной среде, либо если поставить себе конкретную цель. Тогда выучишь. А в школе как дети учатся? Обычно неохотно, воспринимают это как обязанность. И система поставлена не для того, чтобы люди учили язык, а для того, чтобы сдавали экзамен. Соответственно, любой 12-классник сдаст тебе эстонский язык на минимальный балл точно. Но это не значит, что он будет на нем говорить и хоть как-то пользоваться. Зависит от приоритетов. Многие предпочитают учить английский, чтобы потом уехать и работать за рубежом. У половины моих сверстников такие мысли.
- То есть усилия властей не способствуют интеграции?
- Не мне судить об этом, но есть возмущение среди так называемых «не приходящих». Есть у нас такие термины. Есть эстонцы и неэстонцы. Я неэстонец, но «не приходящий». Я не пришел на эту землю. По Конституции 1938 года у нас это было. Было указано, что все «не приходящие» — граждане Эстонской республики. Они говорят: «Я родился на этой земле и, по идее, я должен быть гражданином по рождению, но таковым не являюсь». Представителей коренной нации тоже возмущаются. Когда я встречаюсь с другими преподавателями, меня спрашивают, почему столько усилий и денег тратится на интеграцию, а выхода нет. Я им объясняю, что не так нужно людей учить языку. Надо делать это через сотрудничество, через совместную работу.
- Почему тогда делают не так?
- Трудно судить. Нужно учитывать, что Эстония — очень маленькая. Язык — вымирающий. Носителей — меньше миллиона. Поэтому, чтобы сохранить это все, предпринимают кардинальные меры. Люди загоняют других в жесткие рамки, пытаются настолько сохранять свою идентичность, что не пускают в нее никого другого. Как бы вы учите там, а мы вас подпускать не будем.
Когда выучитесь — добро пожаловать, это немного другое. Ты учишь язык вне социума, только потом «добро пожаловать». Должно быть наоборот: человек постигает культуру изнутри, а не извне.
Были у нас деятели, которые в свое время напринимали различных законов. Теперь они встречаются, говорят: да, были у нас проблемы, мы перегнули палку, в каких-то местах перестарались, нельзя было так, сделали много ошибок. Они вроде понимают, что нужно вместе работать дальше, но, если будешь читать эстонскую прессу, особенно пришедших теперь к власти правых радикалов… Понимаешь, что странно обсуждать и просить о какой-то лояльности людей, которые здесь родились, всю жизнь учились и работали, теперь растят детей, а на них смотрят косо. Тот же Март Хельме, лидер Консервативный народной партии, рассуждает о том, что все русские здесь — пятая колонна, рука Москвы, и от них никогда не будет лояльного отношения к Эстонской республике.
- Какие еще есть трудности в языковой среде?
- Если брать Конституцию, то она в целом хорошо защищает наши права. Есть статья о том, что если в районе больше 40% населения составляет этническое меньшинство, то оно имеет право получать не только образование на родном языке, но и социальную и административную помощь. Даже если ты обращаешься в муниципальные органы, ты можешь получать ответ на родном языке. Однако «Закон о языке» упраздняет эту возможность. Он усугубляет положение Конституции. Бывает, приходите в учреждение получить ответ на русском, а вам говорят, что денег нету — нет денег, чтобы вы получали документ на русском языке. Для вас нет переводчика. Хотите — сами переводите. Тут еще накладывается проблема не только законов, но и местных властей.
- Насколько плотно, по Вашей оценке, общаются русскоязычная и эстонская общины?
- В целом мало совместной работы. Это, конечно, и к русскоязычной части общества относится, негатив есть и там. Есть стереотипы с обеих сторон. Власти работают в этом направлении, пытаются сгладить противоречия. Министерство культуры тоже старается. Правда, у них порой странные попытки выходят. Прошло 24 года, и у них не очень успешно получается. В Финляндии нет таких проблем. Или возьмем Литву. Если бы в Эстонии тоже выдали гражданство всем, кто захотел, то тоже бы таких проблем не имели.
- О каких «странных попытках» Вы упомянули?
- К примеру, недавно была интересная ситуация, когда при поддержке Министерства культуры в Тартуском музее искусства была выставлена экспозиция, посвященная Холокосту. Она была подана под весьма своеобразным углом с точки зрения юмора. Естественно, человек, негативно относящийся к фашизму, будет против того, чтобы в газовых камерах люди якобы играли в салки. Подобных казусов много. Поэтому люди задаются вопросом: как я буду сотрудничать, дружить и брататься с народом, который постоянно пытается мою историю преподнести в непонятной для меня форме? Да и то, что касается культуры, направлено не на все население, а на эстонский этнос или, может быть, на финно-угорские народы. Русскоязычная часть представлена незначительно. Но и порой сами русскоязычные отказываются участвовать в совместных проектах, такое тоже бывает.
- Не влияет ли агрессивная риторика правительства на это? Разве эстонские власти не заинтересованы, чтобы русские активнее вливались эстонское общество?
- Если будете читать прессу, то в принципе тут все очень просто: все, что угодно, только не русское, не советское. Все, что угодно, потому что очень многие вообще белеют при слове «советское».
- То есть, ставится знак равенства между «русским» и «советским»?
Конечно. Мы же для них прямые наследники тоталитарной власти, поэтому хотим, чтобы все было также как при Сталине. Мы потомки тех, кто их предков всех по вагонам рассадили и в Сибирь увезли, и в таком духе. Не сильно разделаются понятия «русский» и «советский». Допустим, есть советская власть. Но какое отношение к ней имеет человек, который пусть и родился в Советском Союзе, и родители у него советские люди, но не помнит его в сознательном возрасте? Ему не дают эстонское гражданство с самого детства. Хотя ему уже 30 лет, он тут всю жизнь жил, работал, платил налоги. И его ассоциируют больше с русским, хотя он, может быть, в России ни разу не был и не знает, что такое Россия. Но считается, что он должен смотреть эстонские каналы, причем очень низкого качества, читать эстонскую литературу и считать, что, если он этого не делает, значит, он нелоялен. Враг-то вряд ли, но вот «нелоялен» — самое подходящее слово. А если ты нелоялен, тебе ничего нельзя.
Как только ты придерживаешься пророссийской точки зрения, ты автоматически не можешь быть лояльным.
Раз нелоялен, тебя, скорее всего, не позовут на какую-нибудь государственную должность. Даже если у тебя русская фамилия, тебе могут отказать в чем-то. Это легко просматривается. Откройте любое министерство, просмотрите список работников. Одна-две фамилии русские. Допустим, эстонцев в стране 60% или, думаю, уже 70%, но фамилий эстонских будет 95%. О каком равноправии можно говорить? Хотя в Конституции четко говорится, что человек не может подвергаться дискриминации. Популисты выкручиваются, говоря, что многие русские берут эстонские фамилии, поэтому якобы и не видно, что в департаментах работают этнические русские. Они просто уже якобы давно интегрировались. С другой стороны, да — для эстоноязычного считается, что полностью человек интегрируется только тогда, когда у него эстонская фамилия и он свободно говорит по-эстонски. То есть мне, чтобы стать полностью интегрированным, надо будет фамилию сменить. И то это будет считаться интеграцией процентов на 70%, так как этническим эстонцем-то я никогда не стану.
