Морозной петербургской ночью 6 декабря 1741 года в императорской спальне Зимнего дворца прозвучали знаменитые слова: «Сестрица, пора вставать». Дочь Петра Первого Елизавета в компании трехсот восьми преданных лично ей гвардейцев совершила дворцовый переворот и заняла российский престол. Свергнутое брауншвейгское семейство — Анна Леопольдовна, Антон Ульрих и маленький император Иоанн Шестой — было отправлено в заключение в Рижский замок. Но обо всем по порядку.
Иоанн был внучатым племянником предыдущей правительницы Анны Иоанновны. Несчастный младенец даже не понял, что был императором могущественной державы в течение года и одного месяца. Судьба его оказалась трагической: он всю жизнь провел в заключении, а имя его было предано полному забвению, и даже во время праздничных торжеств по случаю трехсотлетия дома Романовых он, единственный из всех российских самодержцев, был пропущен на памятном обелиске, установленном в Александровском саду.
От переворота к перевороту
Все XVIII столетие в России прошло под знаменем дворцовых переворотов, организаторами и исполнителями которых были прекрасные дамы, действовавшие не без помощи сильной половины человечества. Незадолго до неожиданной смерти Петра Первого вступил в силу закон о престолонаследии, согласно которому следующий правитель назначался предыдущим.
Впрочем, сам Петр, как известно, так и не успел оставить завещание. Якобы на листе бумаги в феврале 1725-го из последних сил он пытался начертать фразу «Отдайте все…», но кому, осталось загадкой. Так была взрыхлена почва для последующей политической нестабильности. Сперва офицеры, лично преданные Александру Даниловичу Меньшикову, возвели на престол Екатерину. Она была второй супругой Петра, матерью его двоих дочерей — Анны и нашей героини Елизаветы.
Переворот осени 1725 года стал поистине революционным: впервые в истории России самодержавная власть была сосредоточена в руках женщины, притом совершенно незнатного происхождения.
Во время событий Великой Северной войны Марта Скавронская (это ее настоящее имя) была воспитанницей и служанкой лифляндского пастора Эрнеста Глюка из Мариенбурга (ныне латвийский город Алуксне), а во время взятия этой крепости 25 августа 1702 года была увезена в обозе военачальника Бориса Петровича Шереметева. Государь, увидевший ее уже у Меньшикова, тотчас без памяти влюбился в стройную и пышную лифляндочку и вознамерился на ней жениться. Желание царя — закон. В 1721 году Екатерина уже считалась венценосной супругой царствующего императора.
Впрочем, вскоре она умерла, а на престол был возведен совсем юный Петр Второй — сын опального Алексея Петровича, а значит, внук первого русского императора; в его время столица была перенесена в Москву, но царствование этого императора-подростка оказалось совсем недолгим, хотя и ознаменовалось яростной борьбой за контроль над троном, приведшей к свержению Меньшикова, казавшегося всесильным.
В январе 1730 года, когда свирепствовали лютые морозы, во время парада, посвященного водоосвящению, он простудился, подхватил оспу и вскоре скончался, не приходя в сознание.
Влиятельный придворный клан Долгоруких тотчас узурпировал власть, составил подложное завещание, подделал подпись самодержца и таким образом возвел на престол курляндскую вдову-затворницу Анну Иоанновну, племянницу Петра Великого.
Хитроумные бояре составили «кондиции», в которых ограничили державную власть будущей императрицы, однако русские дворяне-офицеры, питавшие жестокую неприязнь к старой боярской аристократии, совершили своеобразный флешмоб, выстроившись по периметру зала с оружием в руках и многозначительно посматривая на родовитых интриганов. Те вынуждены были смириться с фиаско, а Анна Иоанновна, тоже кое-что смыслившая в искусстве политических интриг, порвала проект кондиций и во всеуслышание объявила, что намерена править по закону и обычаю предков. Так в 1730 году молодая дворянская гвардия во второй раз изменила ход отечественной истории.
Через десять лет грянул очередной династический кризис, вызванный смертью императрицы, успевшей назначить маленького Ивана Антоновича правителем всей страны, а своего возлюбленного Эрнста Иоганна Бирона — регентом.
Короткий век маленького императора
Бирон, герцог Курляндский, временщик с неограниченными полномочиями, достиг вершины своего могущества. Маленький император двух месяцев от роду мирно посапывал в колыбельке и не догадывался о том нешуточном противоборстве, которое развернулось у российского престола.
Между тем прелестная цесаревна Елизавета Петровна вела праздно-безмятежный образ жизни, занимаясь охотой, нарядами и верховой ездой, проводя множество свободного времени в лодочных прогулках и предаваясь амурным интригам.
Она была удалена от трона, поскольку родилась за два года до бракосочетания Петра и Екатерины, а значит, официально квалифицировалась как незаконнорожденная. Лишенная прав на престолонаследие, она, вероятно, смирилась со своей участью. Однако, как оказалось, до поры до времени. Наступил роковой для регента Бирона день, точнее, поздняя ночь с 8 на 9 ноября, когда центральная часть Санкт-Петербурга уже была покрыта густым слоем снега.
Почему-то все дворцовые перевороты в России того периода совершались зимой. Правитель России, не подозревая ничего дурного, лег спать, но вскоре проснулся от грохота шагов и вскочил с постели, разбуженный незваными гостями, которые принялись стаскивать его с постели самым бесцеремонным образом. Жена Бирона безмолвно взирала на происходящее. Ее супруг пытался сопротивляться, но был сбит вероломно подставленной подножкой, затем связан и вывезен из Летнего дворца в тюремную камеру. А потом заговорщики вспомнили и о жене, которую кто-то из гвардейцев бросил прямо в снежный сугроб. «В Сибири отогреются», — зло пошутил полковник Манштейн, лично арестовывавший регента Российской империи, которому предстояла более чем двадцатилетняя ссылка.
Наступает решительный момент. Державой управляют путчисты, представители влиятельных немецких фамилий, среди которых особенно выделялись хитроумнейшие и искушенные в подковерных баталиях Миних и Остерман. В свою очередь, брауншвейгская семья, особенно маленький император, не пользуется никаким авторитетом у офицеров и сановников.
В это время с Елизаветой все отчетливее начинают вести кулуарные переговоры о том, что неплохо было бы прийти к власти и восстановить политические идеалы петровского правления. С ней заговаривает даже шведский посланник в Санкт-Петербурге Эрик Маттиас фон Нолькен, который прямо просит ее взамен на помощь в достижении трона вернуть восточнобалтийские провинции, завоеванные ее отцом во время Северной войны. С ней ведет продолжительные задушевные беседы Жан-Иоахим Шетарди, галантный французский дипломат, уговаривавший цесаревну совершить переворот. Ее упрашивает приступить к конкретным действиям немецко-французский придворный медик Иоганн Лесток.
Елизавета в этих беседах проявляет свой политический талант и благосклонно соглашается принять поддержку доброхотов, однако, как порядочная женщина, никому ничего не обещает.
Впрочем, самыми верными и преданными ее соратниками были русские офицеры, чьих детей она крестила: памятуя о том, что кум за куму завсегда должен встать горой, они в самый ответственный момент приносят ей присягу и клянутся умереть за нее.
Елизавета перед выступлением молится Пресвятой Богородице и, вероятно, дает обет отменить смертную казнь после прихода к власти. Отметим, что хоть Елизавета порой отличалась горячностью и своенравием, ей в то же время были присущи такие прекрасные качества, как человеколюбие и милосердие.
Изгнание и заточение
И вот ночью 6 декабря все свершилось. Три сотни преданных цесаревне гвардейцев, ступая по глубокому снегу под ярким звездным небом Северной Пальмиры, выходят на Адмиралтейскую площадь, затем подхватывают на крепкие плечи будущую императрицу и входят в Зимний дворец.
Караул тотчас переходит на сторону заговорщиков, блокирует все входы и выходы, а затем уже Елизавета вежливо будит свою родственницу Анну Леопольдовну и сообщает ей неприятную новость о том, что время ее правления закончилось. Малютку Ивана Антоновича она берет в руки и наверняка испытывает щемящее чувство искренней жалости к невинному младенцу, обреченному на вечное заключение в светонепроницаемых казематах.
А вот коварного «серого кардинала» Миниха, в свою очередь, при аресте разгневанные офицеры крепко побили: не усвоил немецкий временщик добрую русскую пословицу — не рой другому яму, сам в нее попадешь.
Сперва Елизавета намеревается выслать брауншвейгцев в Европу, однако вскоре начинает понимать, что там они легко станут орудием антироссийской политики и будут использоваться недоброжелателями для давления на нее. Иоанн Антонович с родителями и оглохшей во время падения в ночь переворота маленькой сестрой Екатериной отправляется через Нарву и Дерпт в сторону Риги. Периодически их настигают гонцы с секретными предписаниями от императрицы задержаться в том или ином городе.
Елизавета трепетно отслеживает этапы конвоирования узников и соблюдает крайнюю осторожность.
После долгих раздумий в последний момент императрица принимает решение остановить конвой со свергнутым семейством на полпути, и вот там-то генерал-аншеф Василий Федорович Салтыков, бывший доверенным лицом еще при Петре Первом, выполняет приказ его венценосной дочери («в Риге стать в цитадели... и до указу не отъезжать») и заключает семью в Рижском замке, резиденции Лифляндского генерал-губернатора, являющимся местом работы президента современной Латвии. Там все пятеро проводят несколько месяцев.
На самом деле Рижский замок, впервые упомянутый в 1330 году как неприступная орденская твердыня на берегах Западной Двины, уже успел послужить секретной политической тюрьмой для высокопоставленных узников. Еще в эпоху Ивана Грозного во времена польского наместничества в Риге там содержалась под стражей потенциальная наследница престола Мария Владимировна Старицкая, двоюродная племянница царя. Ее отец, предпоследний русский удельный князь Владимир Андреевич, был заподозрен в желании захватить престол, отправлен в опалу и казнен.
Буквально за год до прибытия брауншвейгской семьи в Рижском замке содержался и допрашивался брат свергнутого регента Карл Карлович Бирон, отправленный в лифляндскую столицу под строгим конвоем. Так что место, увы, было печально известно.
Сперва Салтыков отдает приказ о разделении супругов, но после неоднократных просьб Анны Леопольдовны им разрешают проживать вместе. Елизавета относилась к Анне Леопольдовне с жалостью и состраданием и несколько раз повелевала выслать ей в Ригу материи для платья и провизию.
Мать свергнутого императора, как свидетельствует Салтыков, поначалу даже предавалась увеселениям и с удовольствием каталась на качелях, вывешенных во внутреннем дворе замка. Иоанн Антонович в Риге был, конечно, стеснен в передвижениях, но ему позволяли играть и не сильно ограничивали в общении, в том числе и со своими надзирателями.
Любопытно, что его отец, принц Антон Ульрих, регулярно забавлялся игрой в кегли с девицами из прислуги. На самом деле бывший генералиссимус и в рижском заточении не изменял себе: еще в Петербурге постоянно прихорашивавшийся и следивший за модой, он попросил, чтобы ему приобрели специальные инструменты для укладки волос. Вот как вспоминает об этом Салтыков: «Антон Ульрих вздумал ныне щеголять и волосы подвивать, и клещи тупейные по требованию его купили».
Можно предположить, что гарнизон Рижского замка охранял брауншвейгских узников не слишком строго (по сравнению с тем, как будут охранять Ивана Антоновича в Шлиссельбурге), хотя стражники старательно отслеживали каждый шаг семьи в соответствии с приказом императрицы. Впрочем, и сами надзиратели следили друг за другом.
Кто-то из тюремщиков Рижского замка не поленился настрочить донос, в котором живописал поведение маленького экс-императора: «Играючи с собачкою, бьет ее по лбу, а как его спросят: "Кому-де, батюшка, голову отсечешь?", то он отвечает, что Василию Федоровичу» (имелся в виду Салтыков).
Следующий донос также не замедлил последовать: один из тайных охранников бывшей царской семьи обер-кригскомиссар Апушкин поклонился принцессе Анне и ее сыну, произнеся при этом: «Будь над ним благословение Божие». Сам Апушкин впоследствии на допросе оправдывался тем, что был «чрезмерно пьян», ничего не помнил, да и вообще — «упал и убился грудию перед крыльцом квартеры моей». В итоге императрица, проанализировав рапорт Салтыкова и объяснительную Апушкина, постановила, что поступок обер-кригскомиссара «в себе важнаго ничего не имеет». Но осадок, по всей видимости, остался.
Вскоре последовал и третий, в высшей степени загадочный случай. Известно, что к свергнутому семейству, заточенному в Рижском замке, был приставлен лечащий врач, итальянец Азаретти. Трудно судить, в чем провинился этот человек, но в мае 1742 года последовал приказ Елизаветы: «По получении сего велите доктора Азаретти взять под арест и сюда в Москву отправьте с нашим камер-юнкером Воронцовым и с пристойным конвоем». Также последовал приказ обыскать опального врача и конфисковать все его письма, и особенно указывалось, чтобы все эти действия выполнялись тайно и чтобы о них ни в коем случае не проведала Анна Леопольдовна.
Приказ был исполнен невероятно быстро — буквально в ту же ночь арестованный доктор был препровожден из Риги в Москву. Осторожность Елизаветы, впрочем, можно было понять: как раз на 1742–1743 годы пришлась череда антиправительственных заговоров (планы прапорщика Преображенского полка Петра Ивашкина освободить Иоанна и провозгласить его царем; заговор Турчанинова в июле; заговор Лопухиных, родственников первой жены Петра), в фокусе которых была трагическая личность малолетнего узника Рижского замка. Поэтому императрице пришлось прибегнуть к радикальным мерам: она приказала перевезти узников из центра Риги в надежное, строго охраняемое место — полузаброшенную Усть-Двинскую крепость, возвышавшуюся у места впадения Даугавы в Рижский залив. Там в домике коменданта они провели еще несколько месяцев, пока семья окончательно не была разделена, и Иоанн Антонович навеки расстался со своими родителями.
Сокровища Рижского замка
Так завершилась рижская эпопея брауншвейгских узников. Судьба самого несчастного из русских императоров, проведшего всю жизнь в заключении и жестоко заколотого стражниками Власьевым и Чекиным в Шлиссельбургской крепости в 1764 году при попытке поручика Василия Мировича освободить его, вдохновляла многих писателей и художников. Именно с авантюрой Мировича был связан замысел одного из романов Федора Михайловича Достоевского «Император», который выдающемуся русскому мыслителю так и не удалось реализовать.
А вот споры и легенды по поводу сокровищ, оставленных в Рижском замке спешно переселявшейся Анной Леопольдовной, не утихают по сию пору.
Считалось, что Елизавета провела тщательный обыск личных покоев Анны и не обнаружила большого числа драгоценностей. По некоторым сведениям, Анна и Антон Ульрих озаботились вопросом сохранности своего добра и отправили его срочным грузом до Клайпеды, однако там в условиях военно-политической нестабильности багаж застрял на пятнадцать лет.
Русская армия в Семилетнюю войну захватила сундуки брауншвейгцев и тайно вывезла в Петербург — после вскрытия в них ничего не обнаружили. По-видимому, этого и следовало ожидать. Можно думать, что часть была и вправду припрятана в казематах Рижского замка и ждут своих первооткрывателей, однако наиболее реалистичной выглядит версия о том, что сокровищами поживился кто-то после их вывоза. За пятнадцать лет много воды утекло.
Вот такие тайны хранят помещения Рижского замка, в которых несчастные узники, ставшие жертвами беспощадного колеса истории, провели не самые приятные дни и месяцы своей жизни, сделавшись скелетами в шкафу у государыни-императрицы Елизаветы Петровны. Впрочем, дочь Петра на самом деле стала достойной правительницей — при ней были освоены и заселены пространства Сибири, основан Московский университет, одержана победа в продолжительной Семилетней войне, а еще впервые в истории русская армия взяла Берлин.
А брауншвейгскому семейству и невинно пострадавшему младенцу Иоанну Антоновичу — вечная память.
