×
Политика Политика

Две половины: Польша справляется со свободой

Источник изображения: eastbook.eu

На 35-ю годовщину модернизационных преобразований Польши встаёт вопрос: как удалось растратить эмансипационный потенциал «Солидарности»?

К концу своей короткой жизни, полной приключений и лишённой счастья, польский писатель-мигрант Марек Хласко заявил, что в тот момент, когда он сбежал из постсталинистской Польши в 1958 году, он ещё не понимал, что мир разделён на две части: жить в одной половине – невыносимо, а в другой – нестерпимо.

Польское движение «Солидарность», которое появилось в 1981 году, потрясло всю Европу и приблизило падение существовавшего тогда социализма, было создано на основе идеи освобождения населения Польши от подавляющего режима, а также освобождения других стран Центральной Европы, что должно было если не привести к полному счастью, то хотя бы сделать жизнь людей более терпимой. Было бы уместно спросить, были ли достигнуты эти цели за тридцать пять лет, прошедших после рождения «Солидарности» в августе 1981-го.

«Солидарность» от Эдуарда Абрамовского до Карла Шмитта

Как оценить результаты мирной трансформации Польши, начатой «Солидарностью» в 1981 году и закончившейся первыми полудемократическими выборами, прошедшими в 1989 году, которые привели это движение к победе?

Первое идеологическое видение будущей Польши, взятое на вооружение первым собранием профсоюза «Солидарность» 7 октября 1981 года, базировалось на идее «самоуправляющейся республики», вдохновлённой мыслями польского политического философа, представителя анархо-синдикализма Эдуарда Абрамовского. Согласно этой программе, «самоуправление» не доходило до требования полной суверенности польского государства. Робко подразумевая, что Польше придётся остаться в сфере влияния всё ещё могущественного Советского Союза, программа «Солидарности» в соответствии с идеями Абрамовского о «социализме, отвергающем государство» предлагала построение социалистического гражданского общества, способного позаботиться о себе без помощи государства.

Однако, как только активисты профсоюза «Солидарность» оказались у власти в 1989 году, об идеалистической программе тихо позабыли. 

Несмотря на личное восхищение Адама Михника политической философией Ханны Арендт, которая предлагала форму нелиберальной и непредставительной «прямой демократии», её политические идеи не стали основой для создания будущего Польши, так же как ею не стал релятивистский и агностический либерализм Исайи Берлина.

Идеологической рамкой политической программы новой суверенной Польши стала идея Карла Поппера – открытое, гражданское и либеральное общество. В то время каждый польский студент знал Карла Поппера. Его идеи, тем не менее, были быстро реинтерпретированы в консервативном тоне, так же как сам Поппер постепенно заменил свой изначальный объект политического восхищения, немецкого социал-демократа Гельмута Шмидта, на консервативного христианского демократа Гельмута Коля. Большие части польской политической и интеллектуальной элиты считали попперовские либеральные идеи ещё более привлекательными, так как они легко сочетались с неолиберальными идеями Милтона Фридмана и Фридриха Августа фон Хайека. Усиленные пропагандой в стиле Фукуямы касательно окончательности и неоспоримости либеральной демократии, они диктовали политическую повестку дня в социальных и экономических преобразованиях Польши на грядущие десятилетия.

Такая повестка дня поддерживалась не только консервативными либералами, но и другими группами, которые появились из массового движения «Солидарность», а также посткоммунистическими, номинально левыми социал-демократическими партиями. Желая освободиться от бремени своего бесславного прошлого, они отвергли эгалитарную политику, традиционно присущую левым. Сделав это, они постепенно отдалились не только от своего посткоммунистического ностальгирующего электората, но и от того, что осталось от рабочего класса. 

В результате чего они оказались в таком плачевном положении, что их попытки разжечь былой пыл и найти поддержку населения казались бессмысленными и мертворождёнными.

Яркий пример провала попытки возродить польских левых на подходе к выборам в 2007 году был вызван тем, что коалиция множества левых партий игнорировала возможное недовольство польских рабочих, организованных, пусть и в небольшом масштабе, в разобщённые профсоюзы. Неудивительно, что после выборов 2015 года некогда популярная посткоммунистическая партия «Союз демократических левых сил» оказалась на грани полной гибели. Цитируя ранний роман Мишеля Уэльбека, «их безразличие к интересам рабочего класса привело к тому, что они не смогли расширить политическое поле боя дальше того, что было разлиновано либеральной повесткой дня, на ту, которая бы представляла более эгалитарную повестку дня».

Я бы поспорил, что главную причину нынешнего кризиса либеральных демократов нужно искать в общей тенденции к ограничению польскими либеральными и социал-демократическими партиями своих повесток дня. С самого начала социально-политической трансформации страны польские либералы намеренно ограничили свои политические интересы экономической сферой и работали на создание предпринимательского класса с нуля. Создав его, они затем озадачились тем, чтобы усилить его социальную и политическую роль. В то же время, не менее намеренно, они пренебрегли эгалитарными требованиями эмансипации широкого слоя населения внутри социальных, культурных и политических сфер. 

Можно смело сказать, что этот вид либерализма, который играл роль гегемона в грамшианском смысле внутри политического ландшафта Польши как в практических, так и доктринальных измерениях, виноват в том, что эмансипационный потенциал «Солидарности» был растрачен, создав разнообразные политические проблемы, которые мешают так необходимой и задерживающейся модернизации страны, и позволил расцвести в Польше авторитарному популизму.

Так политические курсы, проводимые неолиберальным сектором «постсолидарных» элит и таких же неолиберальных посткоммунистических элит, имели свою цену. В результате этого намеренного самоограничения политической повестки некоторые важные проблемы публичной жизни, оставленные как либералами, так и посткоммунистическими социал-демократами, были подхвачены радикальными, националистическими и фундаменталистскими политическими партиями. На выборах 2005 года эти партии получили значительную поддержку, одержав первую существенную победу и тем самым маргинализировав либеральные и социал-демократические партии.

Психопатология польской политики

Эмоции необратимо являются важнейшей и неотъемлемой частью человеческого общества. Динамика человеческой субъективности является фундаментально важной в сфере знаний, моральных устоев, творчества, а также и в политике. Вполне логично, что одной из главных целей политологии видится компетентное понимание эмоций, их адекватная интерпретация и поиск новых эффективных методов их регуляции и контроля. Концепции политической философии, которые пренебрегают сферой человеческих эмоций, не могут быть адекватными.

Психологические аспекты политической жизни представляли философский интерес с древних времён. Проницательные наблюдения психологических феноменов, наполняющих политическую сферу, созданную демократическим экспериментом Афин, были основой политических теорий величайших греческих философов Платона и Аристотеля.

Глубокое понимание политического значения социальных эмоций человека играло равно важную роль в политических работах Никколо Макиавелли, Томаса Гоббса, Жан-Жака Руссо, Адама Смита и Джона Локка. Понимание роли эмоций обладало огромным значением и для Дэвида Юма, главного мыслителя эпохи Просвещения, который занимал позицию глубокого скептицизма касательно веры в разум и его способность регулировать и контролировать эмоции. Известно высказывание Юма о том, что разум годен лишь на то, чтобы быть рабом страстей.

Афинская демократия впервые в истории открыла пространство для более эгалитарного выражения политической активности отдельными людьми. Развитие современных демократий вместе с их сопутствующими технологическими и социальными прорывами привело к тому, что публичное пространство для человеческой индивидуальности стало шире, чем когда бы то ни было. Так как сфера человеческой субъективности способна на более динамичные трансформации, чем другие аспекты социальной жизни, и так как внутри либеральных демократий человеческая субъективность и эмоциональность раскрывают себя на беспрецедентном уровне и в ряде новых форм, некоторые из которых иногда подрывают социальную стабильность, то они могут рассматриваться как патологии. Из-за этого изучение политических феноменов, считающихся патологией, стало независимым и хорошо определённым предметом научного изучения.

Часто говорится, что ныне доминирующие формы польской политики и новые векторы развития внутри них являются результатом психопатологий, которые создали постепенный упадок и деградацию польской политики в целом. 

Деградация в данном случае в большинстве своём исходит из неспособности польских политических элит адекватно понять и справиться с эмоциями польского общества. Этот провал имел кумулятивный эффект от множества видов политического пренебрежения и неумелого использования социальных эмоций.

А именно, как рассуждал Дэвид Ост в своей книге «Поражение “Солидарности”», этот провал был результатом неспособности одной части польской политической элиты понять роль «переменной политических эмоций», следствием циничного надругательства над последней, а также эксплуатации эмоций в политических спорах с другой частью элиты. Всё это вылились в манифестации пренебрежения общим благом.

Авторитарный популизм

Этот разрушительный тренд в польской политике можно объяснить патологическими методами использования социальных эмоций некоторыми фигурами польских «постсолидарных» правых, которые при помощи манипуляций общественными эмоциями успешно затащили политику в бездну новой формы авторитарного популизма. Ярослав Качиньский, амбициозный лидер партии «Право и справедливость», был крайне эффективным в этом. У него несомненный талант к дирижированию общественными эмоциями, благодаря которому он привёл свою партию к победе в выборах в 2005 году.

Так обозначилось начало драматических изменений во многих аспектах публичной жизни Польши. Атмосфера в стране при правлении «Права и справедливости», когда один из братьев-близнецов Качиньских, Ярослав, стал премьер-министром Польши, а другой, Лех, был президентом, была хорошо передана Андреем Нагорским, который написал, что Польша в то время совсем не напоминала страну из 1989 года, времён триумфа «Солидарности», которая не только свергла коммунистическое правительство в Варшаве, но и вызвала цепную реакцию во всём регионе.

Комментируя ситуацию в Польше в 2006 году, Нагорский написал: «Несмотря на огромные экономические достижения, которые превратили страну с хроническим дефицитом в процветающее общество потребления, несмотря на членство Польши в НАТО и Европейском союзе, несмотря на конец страха и восход свободного общества, многие поляки пребывают в плохом настроении. Это настроение проявляется в шатком коалиционном правительстве, собранном из правых популистов, которые постоянно спорят между собой. Что когда-то было лагерем “Солидарности”, теперь разбилось на полдюжины направлений. 

Звучат взаимные обвинения в коллаборационизме со старым режимом и коррупции в новой эре. Кратко говоря, – романтика революции позабыта».

Переориентация польской политики при Ярославе Качиньском не может быть объяснена лишь его личными политическими навыками. Это результат бессовестного отвержения до сих пор доминировавшей либеральной политической риторики, которая бытовала среди элит, но не среди большинства людей. Это включает вынесение на передний план социальных проблем, игнорировавшихся либеральными и социал-демократическими партиями. А также это включало отсылки к ряду националистических и патриотических идеологий. Полученный разворот, тем самым, не только повлиял на всю страну внутри, но и возымел важные последствия для польской внешней политики, особенно в отношениях с Германией и Россией.

Польская внешняя политика

Мирная трансформация Польши, начатая круглыми столами в 1989 году, была не только символом беспрецедентных перемен в курсе польской истории. Это также было переломным моментом традиционного польского отношения к самой истории. Около двадцати лет перехода от реально существующего социализма к демократии были переполнены духом мирной трансформации. Казалось, будто бы история для поляков с данного момента будет иной, меняясь не от отчаянных брутальных восстаний, а скорее через мирный процесс переговоров и попыток достичь взаимного понимания со своими соседями.

Польша будет с радостью учиться, как это делали другие европейские страны, чтобы консолидировать свой вновь полученный национальный суверенитет с другими в европейской рамке. В это время польская внешняя политика почти единогласно понимается как способ продвижения национальных интересов через взаимодействия и соглашения, а не через пусть часто бессмысленное, но оправданное противодействие и насилие.

Послевоенное примирение между Польшей и Германией возымело позитивный эффект. Некоторое время казалось, что старая польская поговорка, которая примерно переводится как «Покуда мир таков, как он есть, немец никогда не будет поляку братом», не возродится в качестве главного принципа в отношениях Польши и Германии. Однако эта политика была забыта при правительстве «Права и справедливости» в 2005–2010 годах.

В очень короткий промежуток времени Польша оказалась посреди холодной войны между Германией и Россией, развязанной ярко-националистическими и популистскими партиями правых Польши, которые исповедуют особую версию враждебной политики: «победитель забирает всё». 

Польская внешняя политика вновь стала почти полностью включённой в катастрофический предвоенный принцип «двух врагов», где врагами выступают самые сильные соседи Польши – Россия и Германия. В то же время Польша искала дружбы, неразумно и зря, от дальних и всё более отчуждённых США.

Чтобы понять политику этих авторитарных тенденций Польши, в качестве идеологической рамки можно использовать идеи Карла Шмитта, идеолога Третьего рейха. Культурная репрессия либеральных и левых идеалов под влиянием режима Ярослава и Леха Качиньских превратила Польшу, страну, пострадавшую от нацистского режима более, чем какая-либо другая страна, в место непонятного скандала, при котором криптонацист занял важный публичный пост в Польше и это вызывало меньше споров, чем когда это сделал посткоммунист. Неудивительно, что молодые поляки сегодня не понимают, почему либеральные демократии в Великобритании и США не вступили в альянс с нацистским режимом Германии против советской «империи зла».

Страх авторитаризма

Этот период польской политики пришёл к неожиданному концу вместе с трагическими событиями 10 апреля 2010 года, когда польский государственный самолёт с Лехом Качиньским, его женой и 94 членами польской политической элиты упал в лесу возле Смоленского аэропорта в России. Польская делегация направлялась на церемонию, посвящённую семидесятой годовщине Катынской резни – массового убийства около 22 тысяч польских офицеров и интеллигенции в Катыни, возле Смоленска, советской тайной полицией в апреле 1940 года. Это трагическое событие продолжает разделять польское общество и сегодня, предвещая конец раздираемой спорами радикальной коалиции правых и национальных партий, которая была создана «Правом и справедливостью» в 2007 году.

Бронислав Коморовский от «Гражданской платформы», спикер польского Сейма, занял президентский пост вместо погибшего Леха Качиньского. В результате чего на выборах в следующем году неолиберальная партия «Гражданская платформа» получила большинство. Восемь лет поляки наслаждались предсказуемостью нового правительства и его нацеленностью на модернизацию страны. Партийные чиновники были настолько вдохновлены народной поддержкой, что их лидер Адам Михник довольно нагло заявил, что кандидат в президенты Бронислав Коморовский проиграет президентские выборы только в том случае, если его переедет беременная монашка на пешеходном переходе, будучи пьяной за рулём.

Как же сильно он ошибался. Ближе к концу восьмилетнего срока «Гражданская платформа» оказалась по уши в проблемах из-за вполне достоверных обвинений в коррупции некоторых её министров. 

Компрометирующие разговоры между членами «Гражданской платформы» и бизнесменами были тайно записаны и опубликованы, что нанесло им сокрушительный удар. Единственным сильным пунктом, оставшимся у неолибералов и консерваторов, был страх повторения авторитаризма, который постоянно предвещался лидерами «Права и справедливости».

Несмотря на эти расчёты и самоуверенность либеральной политической элиты, правление «Гражданской платформы» подошло к концу на президентских и парламентских выборах в 2015 году. В июне малоизвестный Анджей Дуда при поддержке Ярослава Качиньского и «Права и справедливости» выиграл президентские выборы против тогдашнего президента Бронислава Коморовского. В октябре того же года «Право и справедливость» поднялись к власти, набрав большинство, достаточное, чтобы создать первое правительство без коалиции со времён постпереходного государства. Ключом этой ошеломительной победы была гениально сделанная кампания, построенная на коррупционных обвинениях «Гражданской платформы», апелляции к националистическим и патриотическим чувствам, демонстративной, пусть и не совсем искренней, религиозности, открыто ксенофобских намёках, сделанных посреди растущего кризиса с сирийскими беженцами.

Новое правительство было сформировано из, казалось бы, неизбираемых людей; «Право и справедливость» не ждали долго, чтобы подтвердить страхи об авторитаризме. Совсем скоро парламент, переполненный депутатами от «Права и справедливости», принял новый закон о работе Конституционного трибунала. Истинная цель этого закона была в том, чтобы сделать редкой, если не невозможной, ситуацию, где суд высшей инстанции отменил бы любой парламентский закон.

Это интерпретировалось как нарушение принципа разделения властей и как открытие двери к авторитарному и неконтролируемому правлению партии, а точнее её лидера. Позднее государство отказалось признавать решение суда о том, что новый закон антиконституционен. Было создано препятствие для обеих сторон спора, вызвав как внутренние, так и внешние волнения. Органы Европейского союза, так же как и президент США Барак Обама, упрекали новое правительство Польши в нарушении принципа верховенства права, но, однако, это оказало минимальный эффект на чиновников правящей партии.

Абсолютный вакуум

Несмотря на опасность ситуации, самая большая оппозиционная партия, «Гражданская платформа», потеряла темп и показала свою неспособность представить какую-либо убедительную альтернативу, а её лидеры застряли в цикле взаимных обвинений, что создало полный вакуум на другой стороне полностью обновлённого польского политического спектра. Часть бывшего электората «Гражданской платформы» теперь представлена новой партией под названием «Современная» во главе с бывшим учеником Лешека Бальцеровича. Волнения по поводу верховенства закона были более успешно использованы при помощи социальных медиа Комитетом обороны демократии (KOD). Его название намеренно ссылается на Комитет защиты рабочих (KOR), ключевую организацию в движении против коммунизма. И хотя КОД смог устроить ряд демонстраций против нового режима в больших польских городах, он ещё не превратился в политическую партию.

Вакуум в левой части политического спектра теперь постепенно заполняется рассудительной и энергичной молодой партией «Вместе», которая закрепила за собой 3% голосов. Однако все эти политические фракции систематически саботируются со стороны «Права и справедливости». Тем временем пакет реформ, проведённый этой партией под эгидой непредставленных слоёв польского населения, был встречен растущей народной поддержкой.

Часто спрашивается, почему поляки вновь избрали «Право и справедливость», партию, которая не брезгует апеллировать к националистической и ксенофобской идеологии в качестве своего политического имиджа. Многие наблюдатели, как ранее цитируемый Нагорский, указывают на огромные достижения, достигнутые Польшей в результате завершённого перехода.

Трансформация, начатая в 1989 году, принесла полякам великие перемены: теперь они живут в более процветающих условиях, нежели при коммунистическом режиме. Стоит также добавить, что Польша действительно успешно пережила экономический спад 2008 года. Страна стабильно представляется политической пропагандой как «зелёный островок» роста посреди уменьшающихся экономик Европейского союза. Однако, даже если это в целом правда, есть много вещей, которые стоит учитывать.

Первое, о чём часто не говорят про десятилетия перехода, – это то, что богатство, нажитое поляками, было неравномерно распределено между ними. Прежде всего, экономический рост стоит рассматривать скорее как индикатор уровня бедности, из которой страна пыталась вылезти, нежели как знак её экономической силы. Кроме того, этот рост был достигнут ценой низких зарплат польских рабочих.

Более того, 8,6% трудоспособного населения не имеют работы, и лишь малая часть из них получает государственную поддержку. Польша – одна из самых неравномерных стран, с коэффициентом Джини 30,08 по уравненному доходу после вычета налогов, что довольно далеко от процветающих эгалитарных стран. Другой показатель ещё более ясен: из 23,5 миллионов европейцев, живущих на доходы менее 10 евро в день, 10,5 миллионов, то есть почти половина, –граждане Польши. Авторы статистического обзора Европейского союза 2008 года заявляют: «Рассматривая людей с наименьшими доходами [т. е. менее 5 евро в день], мы видим, что 44% из них живут в Польше». С низким уровнем субсидий на исследования и инновации польская экономика продолжает быть значительно устаревшей, и дотации ЕС являются единственным надёжным источником денег, помогающим модернизировать эту отсталую страну.

Поляки также страдают от других неравенств и исключений. У женщин нет равного доступа к рабочим местам и равной заработной платы, их также первыми увольняют с работы. Под давлением политически доминирующей католической церкви у них нет права на аборт, а якобы либеральная «Гражданская платформа» под давлением католической церкви даже рассматривала запрет на экстракорпоральное оплодотворение, несмотря на то что государство (вновь из-за упрямой позиции церкви) не финансировало данное направление.

«Гражданская платформа» также планировала кастрировать педофилов под одобрительные возгласы населения, но одновременно и просила о снисхождении к Роману Полански, который был в тюрьме за сексуальные отношения с несовершеннолетней. Секс-меньшинства подавляются, критически настроенные и инновационные артисты попадают под цензуру, а государство смотрит в другую сторону. 

Общедоступность искусства и культурных событий скомпрометирована экономическими барьерами и психологическим самоограничением: менее 10% поляков участвуют в культурных событиях на регулярной основе.

Польское общество также справляется с тяжёлыми последствиями четырёх структурных реформ, которые планировались как польская версия китайского «Большого скачка». Четыре реформы, проведённые либерально-консервативным правительством в 1997–2001 годах, оказались горькими четырьмя шагами назад. Спустя десятилетия пенсионная система, реформированная на неолиберальных принципах, разрушилась, оставив большую дыру в государственном бюджете и в будущем пенсионеров.

Десятилетие после реформы здравоохранения медицинская система страны неадекватна и её состояние стабильно ухудшается. Административная реформа – попытка внедрить идею самоуправляемой Польши на практике – только увеличила армию бюрократов на всех уровнях. Реформа образовательной системы создаёт орды полуобразованных обывателей, так же как и вузы. Культурные институты, суды, полиция и другие общественные службы неадекватны из-за недофинансирования.

Как ни печально, вышесказанное можно считать доказательством слов одного из лидеров правительства «Гражданской платформы», когда он сказал, что польское государство существует только теоретически.

Один мир – разгромленная надежда

Около двух миллионов поляков воспользовались возможностью, предоставленной вступлением в Европейский союз, и улучшили свою жизнь, эмигрировав в другие европейские страны, особенно Великобританию и Ирландию, а также Германию; большинство из них заняты ручным трудом. Это самая большая эмиграция в польской истории.

Неудивительно, что это вызвало бурный протест от принимающих сторон. Особенно сильно это видно в Великобритании, где подавляющее польское присутствие послужило козырем в кампании Brexit. Число польских эмигрантов само по себе можно интерпретировать как ещё один индикатор уровня жизни в нынешней Польше. Наблюдая то, что огромное количество поляков оказались в ситуации настолько плохой, что они решились эмигрировать, можно предположить, что ещё большее количество последует за ними. Действительно: опрос 2016 года показал, что еще 4 миллиона поляков хотят покинуть свою страну, а 1,5 миллиона готовы сделать это.

В результате из-за этих причин празднование 35-летней годовщины начала либеральной и демократической трансформации Польши не воспринимается моментом удовлетворения или поводом для самопоздравления.

Перевод: Павел Шамшиев

Подписывайтесь на Балтологию в Telegram!

Новости партнёров