Сейм Латвии в окончательном чтении принял поправки к закону об образовании, которые обязывают русские детские сады переходить на латышский язык обучения. Властям Латвии нельзя отказать в последовательности и методичности, с которыми они вымывают из страны язык и культуру, объединяющие всех нелатышей. При сохранении этой последовательности через несколько лет в Латвии запретят говорить по-русски в быту, а полиция будет штрафовать прохожих на улице за русский язык.
Вся история постсоветской «независимой» Латвии представляет собой процесс непрерывного выдавливания из обихода русского языка. Задача это амбициозная, можно даже сказать, титаническая, поскольку на момент «восстановления независимости» русскоговорящими были чуть менее половины населения страны, а за восточной границей начиналась необъятная Россия.
Однако латышские националисты грязи не боятся и с 1991 года последовательно чистят «авгиевы конюшни» от «языка оккупантов». Сразу после выхода из состава СССР делопроизводство и документооборот были стопроцентно переведены на латышский. Стандартных в европейской практике исключений для Риги, Даугавпилса, Резекне и других населенных пунктов с преобладанием негосударственного языка общения сделано не было.
Была демонтирована русскоязычная топонимика. Русские половинки двуязычных табличек с названием географических объектов на великом и могучем элементарно замазывались, русские варианты названий изымались из оборота. Называть Даугаву Двиной стало вольнодумством, эпатажем и даже проявлением нелояльности.
Жестко регламентировали информационное пространство. Средства массовой информации могли издаваться или вещать либо на государственном латышском, либо на иностранных языках. При этом квота на иновещание все время сжимается, как шагреневая кожа.
Однако вопросом номер один для властей Латвии стала ликвидация русскоязычного образования как института воспроизводства в стране русской культуры и русскоговорящей общины.
«Восстановление независимости» сразу же породило перевод на латышский язык всего высшего и среднего специального образования. Технические вузы Латвии эта мера просто убила. Многие технические дисциплины оказалось невозможно преподавать по-латышски, потому что в единственном государственном языке не было соответствующей терминологии.
Центральной частью наступления «латышской Латвии» на русскоязычное население стала борьба против русских школ. Всем было понятно, что их одномоментный запрет вызовет слишком большой шок, который неизбежно породит социально-политический взрыв. Поэтому латышская этнократия приняла решение варить живую лягушку методом постепенного повышения температуры воды, год от года увеличивая в русских школах количество предметов, преподаваемых на латышском языке.
Даже такая осторожная тактика в итоге не помогла. Когда перспектива окончательного лишения русских детей родного языка обучения встала в полный рост, Латвию сотрясли крупнейшие в ее истории акции протеста. Результатом «русского бунта» 2003–2004 годов стал вымученный компромисс «60/40», по которому 60% предметов в русских школах преподают на латышском языке, оставшиеся 40% — на родном для школьников.
Тактическое отступление латышского национализма оказалось временным. Сейчас русские школы в Латвии существуют в режиме «дожатия». Согласно новой «школьной реформе», школы национальных меньшинств в стране должны быть переведены на государственный язык обучения. Между прочим, это касается и частных учебных заведений, и школ при российских диппредставительствах — детям просто запрещают учиться на русском.
Сейчас этот запрет распространился и на русские детские сады: Сейм Латвии принял поправки к закону об образовании, которые обязывают дошкольные учреждения национальных меньшинств к следующему году перейти на латышский язык обучения.
Эта новость примечательна тем, что лет 20 назад того, кто предрекал бы, что латвийские власти запретят разговаривать по-русски с дошколятами, обвинили бы в утрировании, нагнетании, сгущении красок. Однако дело к этому шло, шло… и пришло.
Сначала университеты и техникумы («ну, это уже взрослые люди, граждане Латвии, должны обучаться на государственном языке»), потом старшие классы в школах («ну, это уже почти взрослые, готовятся к поступлению в вузы»), потом средние («ну, это еще куда ни шло, начинали ведь учиться на родном языке»), потом начальные («ну, это…»), теперь вот детские сады («ну…»).
При сохранении этой последовательности русским Латвии через несколько лет вообще запретят говорить по-русски, и языковая полиция на улицах будет отлавливать и штрафовать прохожих за разговоры на негосударственном языке.
Мрачный прогноз, но никакого нагнетания и сгущения красок в нем нет, потому что он основан на четко вырисовывающейся тенденции и четком понимании конечной цели латвийских властей. Цель эта состоит в том, что русского присутствия в Латвии быть не должно. Русскоязычные 38% населения должны либо ассимилироваться и становиться латышами, либо «убираться в свою Россию».
На пути к достижению этой цели строители «латышской Латвии» не оглядываются ни на какую критику международных организаций и западных покровителей, на которых во всем остальном просто молятся. Запрет учиться в Латвии на русском родном языке осуждает не только Россия.
На дискриминацию детей из семей национальных меньшинств Латвии дипломатично указывают ООН, ОБСЕ, Совет Европы и Госдеп США.
Только латышским националистам их критика — что об стенку горох. Есть четкая фундаментальная установка — Латвия должна быть латышской. «Оккупанты и их потомки» должны или превращаться в латышей, или «сваливать». Если они не будут делать ни того, ни другого, в Латвии может дойти до этнических чисток.
