×
Политика Политика

Ричард Саква: «Мы не должны забывать об идее панъевропейского единства»

Источник изображения: http://www.velvet.by

Отношения между Россией — с одной стороны и НАТО и ЕС — с другой продолжают оставаться прохладными. О причинах глубинного конфликта между державами и путях его преодоления RuBaltic.Ru поговорил с Ричардом САКВОЙ, профессором российской и европейской политики Кентского университета, принимавшим участие в международном научно-общественном форуме «70-летие Великой Победы: исторические уроки прошлого и политические вызовы современности», организованным Российским обществом политологов в БФУ им. И. Канта.

- Г-н Саква, на Ваш взгляд, в чем причины нынешней конфронтации между Россией и Западом?

- Кажется, перед нами возникла опасность того, что снова Европу разделит «железный занавес». В своей известной Фултонской речи 1946 года Черчилль говорил о «железном занавесе» от Щецина до Триеста, теперь мы видим, как опускается новый «железный занавес» от Нарвы в Прибалтике до Мариуполя. Спустя год интенсивного конфликта мы не должны забывать одну важную вещь: новый потенциальный раздел Европы уходит корнями в факторы и силы, возникшие намного раньше. Стоит совершить глубокий экскурс в историю XX века. Я хочу остановиться на двух событиях последних 70 лет, на двух символических датах: Ялтинской конференции 1945 года и Мальтийском саммите в декабре 1989 года, где встречались Джордж Буш-старший и Михаил Горбачев. Две эти встречи в свое время определили нашу судьбу.

В феврале 1945 года, когда решалось будущее Европы, встреча в Ялте стала попыткой сконструировать послевоенный мир на континенте. Огромным достижением стало то, что Ялта приняла геополитический плюрализм. Другими словами, было принято то, что мы теперь называем многополярным миром, где существует множество великих держав, и они должны учитывать интересы друг друга. Позже в том же году это было формализовано в Совете Безопасности ООН. Был установлен не только геополитический плюрализм в институализированной форме, но и также идеологический плюрализм. Идея была в том, что две системы могут сосуществовать, социализм — с одной стороны и капиталистическая рыночная система — с другой. Кроме того, было подтверждено, что Советский Союз является великой державой, чьи интересы с тех пор будут учитываться. По этой причине Ялта так важна для Советского Союза и для сегодняшней России. Ялта заложила основу ООН, где Советский Союз признавался равноправной державой с правом вето в Совбезе.

Однако ялтинский мир продлился 45 лет. Поворотным пунктом, когда он закончился и начался мир, в котором мы живем сейчас, стала Мальта 89-го. До нее состоялось несколько встреч, но именно Мальта символична. Лидеры снова собрались, чтобы определить контуры мира, но к тому времени произошел сдвиг стратегического баланса сил. Горбачев прибыл на Мальту с одной идеей, Буш — с другой. Горбачев понимал, что противостояние в Холодной войне между Советским Союзом и западными державами подрывало развитие обоих. Хотя Горбачев сегодня — не самая популярная фигура в силу ряда причин, тем не менее, он был вдохновителем того, чтобы не только подтвердить и продолжить Ялту; идея Горбачева заключалась в том, чтобы превзойти ее, преодолеть саму логику конфликта великих держав на европейском континенте. За всего лишь несколько недель до саммита он говорил об общеевропейском доме. Так что, по его мнению, Холодная война должна была закончиться не победой одной стороны над другой, а концом самого конфликта.

Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе в Хельсинки в 1975 году также подтвердило Ялту и основу поведения и политики между великими державами и, в то же время, оно установило основу для превосходства Ялты. Оно установило конкретный метод преодоления Ялты, который, в свою очередь, подрывал международные отношения после "холодной войны". Он проложил путь для ревизионизма. Я называю это возникновением «трансдемократии», то есть увязкой безопасности с трансформативным подходом к другим странам. Поэтому вместо достижения общей победы, на которую надеялся Горбачев, мы получили сдвиг сил — вместо конфирмации Ялты и ее продолжения мы увидели отказ от нее. Это стало поворотным пунктом, триумфом атлантических сил. Геополитический и идеологический плюрализм закончился. Во время встречи на Мальте не велось стенографических записей, но теперь мы знаем, что Буш говорил со своими помощниками и сказал им: «Смотрите, похоже, мы победили». Это было противоположным тому, чего пытался добиться на Мальте Горбачев.

Так что все произошедшее за четверть века после мальтийской встречи — воспроизведение решений, принятых в тот день. Запад присвоил победу, которая погасила надежду на партнерство с Россией. При президенте Билле Клинтоне НАТО расширился до самых границ России. Отчетливо ясно, что логика действий последних 25 лет была рождена на Мальте.

Мальта установила «холодный мир». Этот термин вскоре употребил Ельцин в декабре 1994 года. «Холодный мир» означал провал заключения инклюзивного мира, устраивающего все державы. После 1989-1990 годов Россию фактически исключили из европейского и мирового порядка. На протяжении последних 25 лет мы жили в мире, основанном на фундаментальной ошибке и фундаментальном «мальтийском мифе» — на победе в «холодной войне», где Россия больше не важна, где Россия находится в упадке, слабая, маргинализированная, неспособная ничего предложить и так далее. Основополагающим моментом стало то, что Мальта была сдвигом сил, и с тех пор мы не смогли организовать взаимодействие по простой причине: Запад — полагаю, лучше назвать это атлантической системой сил — больше не считает Россию равной в геополитическом смысле.

Конечно, схожие подходы сейчас разворачиваются по отношению к Китаю. Существует фундаментальное напряжение между гегемонистскими и плюралистическими представлениями о глобальной стабильности.

Да, можно сказать, что за последние 25 лет США обеспечили много общественных благ, включая международное право и экономические выгоды для других народов. Вместе с тем, возникают вопросы в связи с тем, что это было построено на шатком фундаменте «холодного мира», ставшего знаком окончания плюрализма. Любой, кто бросит вызов подобной системе, по умолчанию в самой системе отметается как ревизионист. Я утверждаю, что, по крайней мере, в контексте «холодного мира» Россию вынудили стать вовсе не ревизионистской силой. Она не подвергает сомнению международную систему, напротив, она хочет сделать ее лучше.

То, что я вижу — это неоревизионизм. Россия не отрицает и не угрожает существующим правилами, но пытается выставить себя их наиболее последовательным поборником. Когда ее вынуждают технически нарушить правила, как было с Крымом год назад, можно утверждать, что это стало результатом коллапса всей системы, который случился раньше.

С точки зрения России, это Запад ревизионистский. Россия не собирается отменять существующую систему международного права и международных отношений, она подвергает сомнению не принципы, но практики. В то время, как Запад на самом деле занимается ревизионизмом, он стремится к полномасштабным изменениям баланса сил в мировой системе.

Кризис глобальной политики вообще и Европы в частности был вызван не тем, что у нас различные взгляды, а тем, что мы за 25 лет потерпели неудачу в достижении состояния примирения между разными системами. Ялта, при всех своих недостатках, была вариантом состояния примирения. Мальта, к сожалению, нет. Должно быть что-то выше этих систем, чтобы добиться примирения. Было время, когда мы думали, что таковым станет Евросоюз. Мы полагали, что ЕС будет экспансивной системой мира, хорошего управления, верховенства права, правосудия, инклюзивности и прочих элементов. Многие всегда говорили, что ЕС был всего-навсего инструментом и институтом «холодной войны». Раньше я в этом сомневался, теперь начинаю сомневаться уже не так сильно. Евросоюз оказался неспособен превзойти логику конфликта. Более того, на Украине и в других местах он сильно маргинализировался. Для атлантической системы сил ЕС — младший партнер.

Причина сегодняшней конфронтации, таким образом, лежит в порочном мире после окончания «холодной войны». Не было значимого мирного урегулирования, вместо чего институты Запада заявили о победе. Тогда как Россия в качестве наследника и государства-продолжателя Советского Союза отказалась это признать. Тогда существовало видение того, что Россия будет вести себя как Германия и Япония после Второй мировой войны и, в разных смыслах, примет определенную часть военной вины, но, очевидно, что Россия отказалась так поступать. Она тоже считает себя архитектором победы. Так что у нас возник асимметричный конец «холодной войны». Эта асимметрия, порожденные и созданные ею противоречия, и стали истоком конфликта, который мы имеем сегодня.

Но все же, мы не должны забывать об идее панъевропейского единства. Очевидно, что на общественном уровне нет ни «холодной войны», ни «холодного мира». Мы должны установить европейское гражданское общество, европейский дом, если хотите. Но наши элиты в атлантической системе сил мешают институционализации этого. Какой должна быть институционализация, я не знаю. Медведев говорил о новом Договоре о европейской безопасности, Саркози говорил о Союзе Европы, Горбачев ссылался на общеевропейский дом, Путин часто возвращается к идее «Большой Европы». Идей много.

- Был ли финал Мальтийского саммита, о котором Вы говорили, неизбежным?

- Определенно нет. Множество людей в том время были в курсе и понимали опасности этого. Более того, речь фокусировалась на НАТО, и мы все понимали, что перед НАТО стоит выбор из трех вариантов. Первый — Альянс может быть распущен как Варшавский пакт. Вторым вариантом было расширение с включением России как равноправного члена, то есть европейское единство, развитие Совета Европы и панъевропейских идей, чего тоже не произошло. Эти идеи выдавили, панъевропейство сильно ослабло. В итоге они выбрали третий вариант: сохранили НАТО, сохранили Россию вне НАТО и расширились до ее границ. Это очевидная дилемма безопасности. Не нужно быть гением, чтобы понять, что это создавало конфликты и напряжение, которые и привели к взрывам в 2008 году в Грузии и потом в 2013-2014 годах на Украине. Это было очевидно, этого можно было избежать. Я много лет предупреждал об этом. Мы оказались в мире с искажениями асимметричного финала «холодной войны», с доминированием одной системы сил — атлантизма.

Кстати, одной из наиболее тревожных и вызывающих вещей в украинском конфликте стал низкий уровень политического анализа и стратегической разведки НАТО и его западных союзников. В большинстве случаев они говорят клишированными фразами, что очень опасно. Почему? Потому что они заинтересованы в сохранении своего доминирования.

- О недостатках западной аналитики в отношении России даже британская Палата лордов писала. Почему так вышло?

- Без понятия. У них надо спрашивать. Серьезно, я спрашивал: «Почему интеллектуальные основы вашего мышления столь ограничены? Почему ваши реакции на дилеммы безопасности столь эксклюзивны, а не инклюзивны?». Они отвечали: «Мы сделали все возможное, чтобы вовлечь Россию. У нас был Совет НАТО-Россия, ранее — его Основополагающий акт, у нас было «Партнерство ради мира». Ответом на это служит то, что их реакция была слишком незначительной и не была основана на суверенном равноправии. Это все были полумеры, они не справлялись с основательными дилеммами. Они говорят: «Смотрите, мы сделали все, что смогли». Я отвечаю: «Вашего «всего» недостаточно».

- При этом в Европе все еще часто можно услышать дежурные фразы о «едином пространстве безопасности от Лиссабона до Владивостока».

- Это не дежурная фраза, это фундаментальный вызов для всех нас — вызов континентализма. Ясно, что нам нужно континентальное мышление, видение «Большой Европы». Это могло стать путем создания отдельной и отличной политики от США. Я не собираюсь утверждать, что она должна быть враждебна США. Она должна быть просто другой. С другой повесткой дня, с другими заботами и намерением преодолеть логику конфликта в Европе. ЕС великолепно проделал это с Францией и Германией. Сейчас представить себе невозможно, чтобы они пошли войной друг на друга, и мы должны были сделать то же самое с Россией, Украиной и другими постсоветскими странами после «холодной войны». И мы не смогли добиться этого.

- Западные лидеры сужают пространство для диалога. Они распустили формат «Большой восьмерки», заморозили другие площадки, отказались ехать на ряд важных встреч в Россию и так далее. Почему они так поступают?

- Они избегают диалога, потому что считают, что Россия нарушила правила, взяв Крым. И мы можете возразить, что они сами нарушили правила, свергнув демократически избранное правительство на Украине. Думаю, это огромная ошибка. Диалог сейчас значим как никогда раньше в связи с опасностями войны.

Тот факт, что они отказываются разговаривать, доказывает только то, что на протяжении 25 лет они отказывались слушать.

Это естественные последствия. Если ты не слушаешь, в конце не будешь говорить. Это довольно логично.

- У нас могут быть принципиальные разногласия, но разве есть практический смысл избегать диалога? Ведь диалог автоматически не означает сдачу или уступки.

- Это бы легитимизировало систему Путина. По большому счету, они сейчас считают лидерство Путина нелегитимным. Я даже имею в виду не НАТО, а «партию войны», «ястребов» в Вашингтоне. Евросоюз готов к разговору, канцлер Германии Меркель разговаривает, французский президент Олланд разговаривает, Верховный представитель ЕС по иностранным делам и политике безопасности Могерини разговаривает. Диалог не отключен полностью, но в США начинают верить собственной риторике.

- Взгляды «вашингтонских ястребов» доминируют сейчас над Европой?

- Да. Но не стоит забывать, что в России есть свои «ястребы». К счастью, Путин немного сдерживает некоторых из них, но мы должны быть осторожными касательно эскалации «ястребов» с обеих сторон. И «гадкие ястребы» также есть в Брюсселе и Лондоне. Чрезвычайно важно, чтобы желающие разговаривать консолидировались и боролись с противниками диалога.

- Вы говорили о ревизионизме Запада. Что он хочет пересмотреть?

- Госсекретарь США Мадлен Олбрайт говорила о западной трамсформативной дипломатии, о попытках изменить образ мира. Это и есть трансдемократия, когда безопасность достигается не только путем военных союзов или дипломатии, а и через изменения самой природы системы страны, которая вас беспокоит. Это довольно ревизионистский подход в мировой политике, когда вы не просто строите союзы между разными государствами, а на самом деле создаете международное гражданское общество между ними.

- Отсюда и берется американская исключительность?

- Именно. США ставят себя выше международного права, провозглашая это основой своего глобального доминирования. Парадокс.

- В чем тогда корень украинского конфликта?

- На Украине сложилась мощная монистская система. Европейский монизм связан как раз с асимметрией после «холодной войны». Монизм на Украине — это единый государственный язык, крайние националисты и тому подобное. На Украине не удалось достичь конституционного урегулирования с другими сообществами внутри страны, создать более плюралистическую Украину. Это привело к напряжению. Добавьте сюда олигархов, массовые неудачи во внутренней политике, провалы в социальной сфере, государственном строительстве, национальном строительстве, на других фронтах. Украина немного несостоявшееся государство. Украинский кризис — лишь симптом глобальных проблем, о которых шла речь, а не первопричина.

- Вы видите будущее для Украины?

- Надеюсь, что оно у нее будет. Пока можно быть только пессимистом. Единственный путь для выживания Украины — полное выполнение Минских соглашений. И единственный путь для полного выполнения Минских соглашений — соглашение великих держав, которое будет встроено в более крупное европейское и глобальное урегулирование. Пока что не видно сигналов для этого.

Подписывайтесь на Балтологию в Telegram!

Новости партнёров