1 марта был избран новый эстонский парламент. Переговоры по коалиции проходят тяжело – одна из потенциальных партий власти даже выступила с предложением временно прекратить консультации по формированию правительства. Портал RuBaltic.Ru обсудил новую политическую расстановку сил и корни антагонизма между русскими и эстонцами с аналитиком Института политических наук и управления при Таллинском университете Тынисом СААРТСОМ:
- Г-н Саартс, как изменился политический ландшафт после выборов в Эстонии?
- Касательно результатов выборов — ясно, что доминирование Партии реформ сохраняется. Центристам удалось удержать свои мандаты. Они стали единственной партией, которая смогла получить новые места, но они провели лишь одного дополнительного депутата, так что особо крупной победы у них не было. Другие партии теряли мандаты, особенно «Союз Отечества и Res Publica» (IRL). Результаты этих партий стали настоящим разочарованием для их лидеров, один из них совсем недавно ушел в отставку. И наверное, если подводить итог, то доминирование Партии реформ – это важный аспект. Другим важным аспектом является то, что политическая система изменилась в том смысле, что в парламент попали несколько новых партий – Свободная партия, Консервативная народная партия. Неизвестно, как и насколько сильно эти партии изменят эстонскую партийную политику, но, тем не менее, если смотреть на переговоры по коалиции, то они будут более сложными, чем раньше. Потому что труднее будет достичь компромиссов, когда у тебя четыре разных партии, от крайне правых до новых партий, чья идеология размыта, и ее сложно определить. Если им удастся сформировать коалицию, она будет хрупкой и, видимо, не продержится до следующих выборов.
- Ранее в одной из своих работ вы сказали, что в Эстонии складывается «националистическая оборонная демократия». Она тоже изменилась?
- Данная статья писалась после событий апреля 2007 года, и я говорил, что тогда национал-консерваторы пропагандировали очень антироссийские взгляды, что и должно было остаться по-прежнему в эстонской политике. Партии пытались как-нибудь консолидировать свою позицию. В процессе в некоторых случаях они нарушали этические правила и демократические свободы. Но этого не произошло, потому что зенит консерваторов длился до 2009-2010 годов. Начался экономический кризис, и легитимность ультраправых партий стала рушиться. Теперь мы наблюдаем, что политическая система более сбалансирована. Национал-консервативное крыло не в состоянии добиться абсолютного доминирования в эстонской партийной политике.
- Вы также говорили о «насильной европеизации» и «насильной вестернизации». Что вы имели в виду?
- Под «насильной европеизацией» я имел в виду то, что при вступлении в ЕС Эстония должна была соответствовать различным требованиями, провести много реформ и вести речь об интеграции русского меньшинства, как-нибудь урегулировать этнический конфликт и напряжение или хотя бы прекратить его продвижение, сконцентрироваться на экономике, реформировании государственного управления и так далее. Это закончилось в 2004 году. Стало видно, что политиков уже не особо интересовали эти вопросы, потому что в 2004-2005 годах у нас не было никаких глубинных реформ, направленных на структуру государства и государственное управление, которые бы сделали его более эффективным. Было множество мелких реформ, но глубинных – нет, и то же самое можно сказать об иных сферах. Это была «насильная европеизация» в том смысле, что ЕС требовал от эстонского государства быть более эффективным, а затем подобное давление прекратилось. Эстонский политический класс устал и не особо-то желал проводить новые реформы. Это одна сторона.
Вторая — это русское меньшинство. С конца 90-х, когда начинался процесс вхождения в ЕС, менялся дискурс эстонских политиков в СМИ. Все важные фигуры стали говорить об интеграции русского меньшинства. Шло много дискуссий в СМИ о том, что означает эта интеграция, как интегрировать русских, какой путь выбрать и тому подобное. Это закончилось в 2006-2007 годах, когда многие политики и несколько влиятельных лидеров общественного мнения сказали, что интеграция потерпела крах, поэтому нет нужды в дальнейших нарастающих усилиях по интеграции русских. Конечно, интеграция продолжилась, но энтузиазм конца 90-х и начала 2000-х быстро закончился. Интеграция была одним из главных требований ЕС – надо было уживаться с русским меньшинством, разворачивать различную интеграционную политику и продвигать мультикультурное общество. Таково было зафиксированное письменное требование, и большинство эстонских политиков предпочитали это предписание.
Однако когда интеграция окончилась, она перестала быть приоритетом, и эстонские политики, которые были довольно умеренными по отношению к русскому меньшинству, после 2007 года стали говорить о русских в более враждебной манере, более откровенно, применяя больше националистической риторики. Так прошли перемены, случилась смена парадигм.
То, что можно было назвать «парадигмой ассимиляции», сменилось на парадигму разделения и игнорирования.
Политики больше не говорят об ассимиляции русского меньшинства. Они попросту игнорируют эти программы и используют русское меньшинство в качестве угрозы Эстонской республике. Русское меньшинство перестало быть объектом политики, к нему стали относиться скорее как к угрозе безопасности.
- Почему же интеграция не сработала?
- На самом деле нельзя сказать, что она не сработала – она была относительно успешной. Хотя, наверное, не такой успешной, как ожидалось. Конец 90-х и начало 2000-х стали пиком интеграционной политики, но далее, как я упоминал, энтузиазм иссяк, и ультарправые партии стали невежественными. Так случилось, я полагаю, потому что многим политикам в Эстонии трудно принять тот факт, что Эстония – мультикультурное общество, а не монокультурное.
- Почему, на Ваш взгляд, им сложно это принять?
- Потому что исторически Эстония была довольно моноэтническим обществом. Конечно, в какой-то мере она была мультикультурным обществом, потому что там жило достаточное количество меньшинств в межвоенный период и даже раньше. Однако это очень маленькая страна, очень маленький народ. Есть некий экзистенциальный страх, что если у нас будет мультикультурное общество, оно в дальнесрочной перспективе будет угрожать существованию нашей культуры. Эти страхи реально превалируют в эстонском обществе. В случае с очень маленькими народами это можно как-то понять, особенно если меньшинства являются частью большего народа вроде немцев и французов. По этой причине немцы, к примеру, не так озабочены своим турецким меньшинством. Они не боятся, что в будущем турки ассимилируют немцев, и Германия станет частью Турции или мусульманского общества, говорящего только по-турецки.
Эстонцы боятся, что Эстония станет только русскоязычной и когда-нибудь в перспективе будет инкорпорирована назад в Российскую Империю. Эти опасения имеют собственные объяснения и некоторые своего рода рациональные расчеты, не только иррациональные. Потому что, глядя на эстонскую историю и факты, ясно, что народ очень мал, а численность меньшинства – самая крупная в странах ЕС наряду с Латвией.
- Но в советские времена эстонское население росло, а не сокращалось. Не значит ли это, что исчезновение эстонцев по вине русских маловероятно?
- Да, это выглядит маловероятным, но люди все равно озабочены этим.
Опыт в Советском Союзе очень драматичен для эстонцев, так что любое продвижение русского меньшинства, любые уступки воспринимаются как угроза существованию эстонского народа. Люди боятся, что вернутся времена русификации и что случится нечто плохое.
Разумеется, это не очень рационально, но все равно люди думают, что русская угроза реальна, или что русское меньшинство недостаточно лояльно. Эти опасения широко распространены.
- Вы писали, что «Бронзовой ночи», беспорядков и кровопролития можно было избежать, если бы эстонцы пошли на компромисс с умеренными элементами русскоязычной общины. Почему этого не произошло?
- Наверное, эстонским политикам было трудно идентифицировать, какие русские политики являются умеренными, по крайней мере, в то время. Думаю, это проблема всех стран. Многие политики сморят на меньшинства как на гомогенные группы, имеющие определенную общую повестку дня. Они не видят, что эти группы обычно разделены. Внутри этих групп находятся разные люди. То же самое в Эстонии – эстонцы смотрят на русских людей как на гомогенную группу с тем же поведением, что и у политиков в Кремле, поэтому нет разницы. Но в реальности разница есть, и, если смотреть на общественное мнение, опросы и исследования, направленные на интеграцию и русское меньшинство, вы увидите, что эта группа не гомогенна. Поведение старшего поколения отличается от того, что вы найдете среди молодых русскоязычных. Но для эстонских политиков это очень сложно – различать умеренные и менее радикальные части русского меньшинства, потому что у них нет своих спикеров, организации.
Если посмотреть на Центристскую партию, которая, вроде как, должна представлять интересы русского меньшинства, то там можно найти как умеренных русскоязычных, так и радикалов.
- Недавно в Delfi написали: «Хотите собрать эстонские голоса – не поддерживайте русских, и наоборот». Вы согласны с этим утверждением?
- Очевидно, что «русская карта» разыгрывается на эстонских выборах, разыгрывалась и будет разыгрываться в будущем. Это очень важно, потому что угрозы безопасности, активированные украинским кризисом, вызывают высокую степень озабоченности населения. На самом деле есть два выбора, два варианта. Центристская партия выиграет Эстонию, склоняющуюся к Востоку, Партия реформ выиграет Эстонию, которая станет частью Запада. Все же, если победит Центристская партия, не стоит ожидать, что это изменит эстонскую геополитическую предрасположенность. Добиться этого будет очень проблематично. Тем не менее, многие эстонцы озабочены тем, что если выиграют центристы, мы окажемся «в одной комнате» с Владимиром Путиным и откажемся от Запада. Этот сценарий нереалистичен, но люди все равно беспокоятся по этому поводу.
- Как Вы объясняете поражение IRL?
- Во время кампании IRL вообще не вела речи о безопасности и о русском вопросе. Она не презентовала себя как националистическая партия, во всяком случае, в ходе этой кампании. Она концентрировалась на экономических темах. Русский вопрос более-менее выпал из повестки дня IRL. Была ошибка в том, что они не концентрировались на национализме, с другой стороны, ясно, что было бы сложно соперничать с Партией реформ в этом вопросе, чья кампания была сфокусирована на русской угрозе. На выборах IRL считали консервативной партией, которая не представляет националистические взгляды.
- Выборы привели в парламент таких людей как Яак Мадисон, который известен ксенофобскими взглядами относительно евреев, цыган и не только. Что Вы думаете по этому поводу?
- Это грустно. Эстония всегда была исключением в Европе до настоящего момента. В отличие от соседних стран, у нас не было крайне правых или ультраправых представителей в парламенте, даже тех, кто склонялся бы к крайне правым. Есть ультраправые в парламентах Швеции, Финляндии. Везде можно найти мелкие крайне правые партии. И теперь у нас тоже есть своя партия, склоняющаяся к ультраправым. Это поменяет эстонский политический дискурс. Если взять Яака Мадисона и людей как он, мы видим, что первый раз в Эстонии люди говорят об этих вещах. Темы Холокоста, нетерпимости и антисемитизма раньше отсутствовали в дискурсе, и никто их не поднимал.
