Победный май 1945 года

«Тут же соединившись с Москвой, я позвонил И.В. Сталину. Он был на даче. К телефону подошел дежурный генерал, который сказал:

— Сталин только что лег спать.

— Прошу разбудить его. Дело срочное и до утра ждать не может.

Очень скоро И.В. Сталин подошел к телефону. Я доложил о полученном сообщении о самоубийстве Гитлера и появлении Кребса и о решении поручить переговоры с ним генералу В.Д. Соколовскому. Спросил о его указаниях.

И.В. Сталин ответил:

— Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым. Где труп Гитлера?

— По сообщению генерала Кребса, труп Гитлера сожжен на костре…

— Если не будет ничего чрезвычайного, не звоните до утра, хочу немного отдохнуть. Сегодня у нас Первомайский парад».

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

«Я, зам[еститель] нач[альника] 1 отделения 4 отдела Управления контрразведки "Смерш" 1 Белорусского фронта майор Бандасов, через переводчика сержанта Горелик допросил военнопленного: вице-адмирала немецкой армии Фосс Ганса-Эриха, 1897 года рождения, уроженца гор. Ангермюнде Бранденбургской провинции, жителя гор. Берлин-Далем, улица Биттерштрассе 14–17, немца, образование среднее…

Вопрос: В каких взаимоотношениях вы находились с Гитлером?

Ответ: В период моей службы в качестве представителя при Главной квартире фюрера я пользовался полным доверием как со стороны Гитлера, так и со стороны гросс-адмирала Дёница…

Последняя моя личная встреча с Гитлером произошла 30 апреля, примерно в 14.15 по берлинскому времени, при следующих обстоятельствах. Примерно в 14.00 Гитлер вызвал к себе в кабинет всех лиц, находившихся при его Главной квартире, в двух-трехминутной беседе поблагодарил за службу и попрощался.

Я был принят Гитлером последним, и наша беседа продолжалась примерно 10–15 минут. В процессе этой беседы Гитлер благодарил меня за верность и службу...

На мои просьбы к Гитлеру разрешить мне остаться с ним до последнего момента он неизменно отвечал, чтобы я обязательно пробрался к Дёницу и передал ему вышеуказанное завещание Гитлера…

Вопрос: Что вам известно о дальнейшей судьбе Гитлера?

Ответ: Мне известно, что Гитлер и его жена Ева Браун покончили жизнь самоубийством, а их трупы сожжены.

Вопрос: Откуда вам это известно?

Ответ: После последней встречи с Гитлером я направился в столовую. Примерно через 30–45 минут после столовой, пройдя по коридору подземного убежища, я вошел в кабинет Геббельса; по пути мне встретились личный адъютант Гитлера оберштурмбанфюрер Гюнше и личный слуга Гитлера штурмбанфюрер Линге, которые несли какую-то большую ношу, завернутую в ковер. Зная последние намерения и настроения Гитлера, я подумал, что они несли трупы Гитлера и его жены, однако, не желая верить своим мыслям, я пришел в кабинет Геббельса, который сидел в сильно расстроенном состоянии. Геббельсу я высказал свое мнение в том, что нам необходимо проявить максимум заботы о фюрере. На это Геббельс мне ответил: "Поздно, фюрер уже мертв. Жаль и даже не хочется верить, что такого человека не стало на свете".

Когда я вышел из кабинета Геббельса, мне навстречу опять попался оберштурмбанфюрер Гюнше, который был очень взволнован и от него несло каким-то неприятным запахом; на мой вопрос, что случилось, последний ответил, что он выполнил самое трудное поручение фюрера, которое ему когда-либо приходилось выполнять. Гитлер умер и приказал сжечь его труп, чтобы он не попал в руки врага, что он, Гюнше, и сделал.

Кроме того, о том, что Гитлер покончил жизнь самоубийством, мне рассказал рейхсляйтер НСДАП Борман, который говорил, что слышал выстрелы, донесшиеся из кабинета Гитлера, и когда он зашел туда, то застал в кабинете уже бездыханные тела Гитлера и его жены.

Вопрос: Где и как были сожжены эти трупы?

Ответ: Из рассказов личного адъютанта Гитлера Гюнше, трупы фюрера и его жены были облиты бензином и сожжены в саду Имперской канцелярии, в непосредственной близости от главного выхода из подземного убежища».

«Уже 2 мая мы сделали первые съемки в Имперской канцелярии — в здании и в саду. Но это казалось нам недостаточным. Мы продолжили эти съемки — это было, насколько я помню, 4 мая, когда мы вместе с оператором И.В. Пановым снова приехали в Имперскую канцелярию. На этот раз здание было оцеплено. И.В. Панов добился пропуска, и, пройдя внутрь, мы увидели, что в одной из комнат лежит труп в кителе. "Идет опознание, — сказали нам, — это, наверное, Гитлер".

Работой по опознанию руководил генерал. Помню, он взял большой лист бумаги и разграфил его пополам. Тех немцев, которых привели для опознания трупа, заставляли расписываться слева или справа — в зависимости от того, считают они, что это труп Гитлера, или нет. Большинство из них подписывалось под тем, что это не Гитлер.

Мы решили сделать съемку, и нам ее разрешили. Но в здании было мало света, пришлось перенести труп в сад. Съемки были направлены в Москву, однако нам после сказали, что это не был труп Гитлера».

«Мы заканчивали осмотр Имперской канцелярии, когда нам доложили, что в подземелье обнаружены трупы шестерых детей Геббельса. Признаюсь, у меня не хватило духу спуститься туда и посмотреть на детей, умерщвленных матерью и отцом. Вскоре недалеко от бункера были обнаружены трупы Геббельса и его жены. Для опознания был привлечен доктор Фриче, который подтвердил, что это именно они.

Обстоятельства вначале побудили меня усомниться в правдивости версии о самоубийстве Гитлера, тем более что нам не удалось обнаружить и Бормана. Я тогда подумал; а не удрал ли Гитлер в самый последний момент, когда уже не было надежды на помощь Берлину извне?

Такое предположение я высказал в Берлине на пресс-конференции советских и иностранных корреспондентов».

«Со мной были еще командир взвода старший лейтенант Панасов и несколько солдат. Кто-то из солдат попросил меня: "Покажите, где вы нашли Геббельса". Я пошел с ним в сад, к выходу из бункера.

В это время солдат нашего взвода Иван Чураков залез в воронку, находившуюся рядом и забросанную какими-то сожженными бумагами. Я увидел, что здесь торчит фаустпатрон, и крикнул Чуракову:

— Давай вылезай, еще взорвешься!

На это мне Чураков отвечал:

— Товарищ подполковник, отсюда ноги торчат!

Стали раскапывать, вытащили два трупа — один мужской, другой женский, оба сильно обожжены. Разумеется, в этот момент у меня даже и мысли не было, что это могут быть трупы Гитлера и Евы Браун, поскольку я считал, что труп Гитлера уже лежит в здании имперской канцелярии и его только нужно опознать. Поэтому я приказал завернуть их в одеяла, которые лежали рядом, и закопать снова. А в здании продолжали заниматься опознанием...»

«Мной, гвардии старшим лейтенантом Алексеем Александровичем Панасовым и рядовыми Иваном Дмитриевичем Чуриковым, Евгением Степановичем Олейником и Ильей Ефремовичем Сероухом в г. Берлине в районе рейхсканцелярии Гитлера, вблизи места обнаружения трупов Геббельса и его жены, около личного бомбоубежища Гитлера были обнаружены и изъяты два сожженных трупа, один женский, второй мужской.

Трупы сильно обгорели, и без каких-либо дополнительных данных опознать их невозможно.

Трупы находились в воронке от бомбы, в 3-х метрах от входа в гитлеровское бомбоубежище, и засыпаны слоем земли.

Трупы хранятся при отделе контрразведки "СМЕРШ" 79 стрелкового корпуса».

«5–7 мая были доставлены 2 трупа собак и 2 обгоревших трупа Гитлера и Евы Браун. Документации никакой. Все эти трупы уже без возражений со стороны "СМЕРШ" также были вскрыты нами.

Везде одна и та же картина: во рту осколки стекла (ампулы), ярко-малиновый цвет крови, запах горького миндаля и наличие цианистых соединений при судебно-химическом исследовании органов. Смерть от отравления синильной кислотой.

Необходимо более подробно остановиться на вскрытии 3 трупов.

1. Труп небольшой овчарки; на нем имелось сквозное пулевое проникающее ранение головы с повреждением мозга и сквозное пулевое ранение грудной клетки. Эти оба сквозных ранения, вполне возможно, произведены одним выстрелом.

В своем акте мы указали, что метод умерщвления этой собаки мог быть таковым: собаке была введена в рот, возможно с пищей, ампула с синильной кислотой, она ее раздавила зубами и сразу выкинула, но некоторое количество яда попало в дыхательные пути, случились судороги, а смерть сразу не наступила, и тогда собаку пристрелили...

2. Труп Евы Браун, значительно обгоревший. Имеется множественное проникающее прижизненное осколочное ранение грудной клетки с ранением сердечной сумки, легкого, с большим кровоизлиянием в полость плевры, а также 6 небольших металлических осколков в легких. Опять осколки ампулы во рту!

Полагаем, что в труп Евы Браун попали осколки мины или артснаряда.

И наконец, 3. Труп основного нашего "героя" — Адольфа Гитлера. Комиссия никаких документов не видела, где хотя бы в предположительной форме было сказано, что это труп Гитлера. Только разговоры! Поэтому перед нами сразу возникли две задачи: а) установить причину смерти погибшего и б) произвести идентификацию (опознание) трупа, то есть установить, действительно ли это труп Гитлера, ибо было весьма много разговоров о двойниках, о подставных лицах. Говорили все, кому не лень, и, конечно, говорили разное.

По первому вопросу все сразу стало ясно по аналогии: осколки стеклянной ампулы во рту, запах горького миндаля, ощущавшийся при вскрытии трупа, и положительные результаты судебно-химического исследования трупа на цианистые соединения. Итог — отравление синильной кислотой.

Подчеркиваю, смертельных повреждений или признаков выраженных заболеваний при вскрытии трупа не обнаружено.

Второй вопрос более сложный — идентификация трупа.

Мы подошли к этому весьма серьезно и установили следующее: верхняя челюсть трупа представляла собой единый массивный золотой мостик с 9 зубами, часть из них — золотые. Нижняя челюсть — также весьма массивный золотой мостик особой конструкции, с большим количеством золота, 15 зубами, из них 10 золотых. Характерно, что этот мостик имел наружную массивную золотую дугу! Силикатные зубы укреплялись на особых тонких стальных штифтиках.

Ясно, наличие столь ценных индивидуальных особенностей в трупе остро поставило вопрос о необходимости изучения стоматологической истории болезни Гитлера и допроса врачей-стоматологов...»

«Опознаватель Менгесхаузен Харри (И.И. Клименко в акте указал фамилию с ошибкой — прим.) заявил, что он с 10 по 30 апреля 1945 года, проходя службу в группе войск СС Мундтке, участвовал в защите территории Имперской канцелярии и непосредственной охране Адольфа Гитлера.

В полдень 30 апреля 1945 года Менгесхаузен нес патрульную службу непосредственно в здании новой Имперской канцелярии, проходя по коридору мимо рабочей комнаты Гитлера до Голубой столовой.

Патрулируя указанный коридор, Менгесхаузен остановился у крайнего окна Голубой столовой, первого от выходной двери в сад, и начал наблюдать за движением в саду Имперской канцелярии.

В этот момент из запасного выхода "бункера фюрера" штурмбанфюреры Гюнше и Линге вынесли тела Адольфа Гитлера и его жены Ифы Браун, бывшей личным секретарем. Это заинтересовало Менгесхаузена, и он начал внимательно наблюдать за происходящим.

Личный адъютант Гитлера Гюнше облил тела бензином и поджег. В течение получаса тела Гитлера и его жены были сожжены и занесены в воронку от снаряда, которая находилась примерно в одном метре от вышепоименованного запасного выхода, и закопаны.

Всю процедуру выноса, сожжения и погребения трупов Адольфа Гитлера и его жены Менгесхаузен наблюдал сам лично с расстояния 600 метров.

Далее Менгесхаузен заявил, что в указанной воронке 29 апреля 1945 года была зарыта личная собака Гитлера. Ее приметы: высокая овчарка с длинными ушами, спина черная, бока светлые. Со слов Пауля Фени, который специально ухаживал за собакой Гитлера, Менгесхаузен знал, что она была отравлена ядом.

Осмотром мест, указанных опознавателем Менгесхаузеном, была установлена правдивость его показаний: во время патрулирования 30 апреля 1945 года Менгесхаузен прекрасно мог из окна Голубой столовой наблюдать за происходящим у запасного выхода из "бункера фюрера..." »

«Я пригласил к себе генерала Йодля и предложил отправиться в Реймс... Шверин фон Крозиг и я пришли к выводу, что Йодль должен получить следующие инструкции:

«Попробуйте еще раз объяснить причины того, почему мы делаем это предложение о сепаратной капитуляции американцам. Если договориться с Эйзенхауэром не удастся, Фридебург должен предложить одновременную капитуляцию на всех фронтах, но выполненную в два этапа. На первом этапе будут прекращены все враждебные действия, но немецким войскам будет предоставлена свобода передвижения. На втором этапе передвижение будет прекращено. Постарайтесь как можно больше растянуть первый этап и отсрочить наступление второго, уговорите Эйзенхауэра, чтобы отдельным немецким солдатам было в любом случае разрешено сдаваться американцам».

«По приезде Иван Алексеевич Суслопаров встретился с Эйзенхауэром в его резиденции, где тот ему сообщил, что прибыл "гитлеровский генерал Йодль с предложением капитулировать перед англо-американскими войсками и воевать против СССР…" Д. Эйзенхауэр поспешил сообщить, что он потребовал от Йодля полной капитуляции Германии и не примет никакой иной. Немцы были вынуждены согласиться с этим… Подписание, по его словам, уже было назначено на 2 часа 30 минут 7 мая 1945 года в помещении оперативного отдела штаба главнокомандующего».

Ивану Алексеевичу Суслопарову был передан проект Акта о безоговорочной капитуляции Германии, текст которого он тотчас же переправил на согласование в Москву с просьбой дать указания на сей счет. Время неумолимо приближалось к моменту подписания Акта, а ответ из Москвы так и не приходил. В сложившихся обстоятельствах Иван Алексеевич взял ответственность на себя и поставил от лица Советского Союза на документе свою подпись, а для того, чтобы подстраховаться, он внес в примечание к Акту следующую формулировку:

«Данный протокол о военной капитуляции не исключает в дальнейшем подписания иного, более совершенного акта о капитуляции Германии, если о том заявит какое-либо союзное правительство».

Это примечание оказалось к месту. Чуть позже от Сталина пришла телеграмма: ничего не подписывать.

«Генерал-майор Суслопаров присутствовал при подписании Акта о безоговорочной капитуляции в пригороде Берлина — Карлсхорсте. В отсутствие главкома Эйзенхауэра Иван Алексеевич был единственным из союзников, участвовавших в подобном мероприятии в Реймсе. Тогда же в Берлине он узнал, что Сталин лично сообщил по телефону заместителю наркоминдел СССР Андрею Вышинскому об отсутствии претензий к действиям генерала в Реймсе.

11 мая 1945 года по распоряжению маршала Жукова Суслопарова отозвали в Москву. Начальник ГРУ ГШ генерал-лейтенант Ильичев разъяснил причины решения. Во-первых, это участие при отсутствии полномочий в подписании Акта о безоговорочной капитуляции Германии, во-вторых, непринятие мер по обеспечению быстрой и надежной радиосвязи между Реймсом и Москвой, что привело к несвоевременному получению запрещающей телеграммы начальника ГШ генерала армии Антонова.

Суслопаров в объяснительной записке на имя НГШ отметил, что по его настоянию включили пункт о том, что акт не станет препятствием к замене его другим, более важным документом о капитуляции германских вооруженных сил. Что касается радиосвязи с Москвой, то радист-шифровальщик был оставлен в Париже из соображений безопасности. Вследствие этого упомянутая телеграмма получена на три-четыре часа позже.

Через полгода Суслопаров был назначен начальником курса только что созданной Военной академии Советской армии. Активно привлекался для проведения семинарских и практических занятий со слушателями по профильным дисциплинам. Награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденами Суворова II степени и Красной Звезды».

«7 мая мне в Берлин позвонил Верховный Главнокомандующий и сообщил:

— Сегодня в городе Реймсе немцы подписали Акт о безоговорочной капитуляции. Главную тяжесть войны на своих плечах вынес советский народ, а не союзники, поэтому капитуляция должна быть подписана перед Верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции, а не только перед Верховным командованием союзных войск.

Я не согласился и с тем, — продолжал И.В. Сталин, — что Акт о капитуляции подписан не в Берлине, в центре фашистской агрессии. Мы договорились с союзниками считать подписание акта в Реймсе предварительным протоколом капитуляции. Завтра в Берлин прибудут представители немецкого главного командования и представители Верховного командования союзных войск. Представителем Верховного Главнокомандования советских войск назначаетесь вы».

«У Верховного Командования Красной Армии нет уверенности, что приказ германского командования о безоговорочной капитуляции будет выполнен немецкими войсками на Восточном фронте. Поэтому мы опасаемся, что в случае объявления сегодня Правительством СССР о капитуляции Германии мы окажемся в неловком положении и введем в заблуждение общественное мнение Советского Союза.

Надо иметь в виду, что сопротивление немецких войск на Восточном фронте не ослабевает, а, судя по радиоперехватам, значительная группа немецких войск прямо заявляет о намерении продолжать сопротивление и не подчиняться приказу Дёница о капитуляции...»

«Немцы и немки!

Верховное главнокомандование вермахта по приказанию гросс-адмирала Дёница заявило о безоговорочной капитуляции германских войск. Как руководящий министр имперского правительства, образованного гросс-адмиралом для завершения всех военных задач, я обращаюсь в этот трагический момент нашей истории к немецкому народу…

Никто не должен заблуждаться насчет тяжести тех условий, которые наложат на нас наши противники. Необходимо без всяких громких фраз, ясно и трезво смотреть им в лицо. Никто не может сомневаться в том, что грядущие времена будут для каждого из нас суровы и во всех областях жизни потребуют от нас жертв. Мы обязаны принести их и лояльно отнестись ко всем обязательствам, которые на себя берем.

Но мы не смеем отчаиваться и предаваться тупой покорности судьбе. Мы должны найти путь, чтобы из этого мрака выйти на дорогу нашего будущего. Пусть тремя путеводными звездами, которые всегда были залогом подлинно германской сущности, нам послужат единение, право и свобода…»

«Несомненно, еще одна показательная процедура ратификации была жестом в сторону крайне недоверчивого вождя. Но это было не главное. Точнее, не самое главное. В Реймсе капитуляцию подписал начальник немецкого генштаба, то есть офицер без реальных командных полномочий. Британцам, например, эта подпись казалась недостаточной. Они ведь еще помнили перемирие 1918 года, когда по настоянию Гинденбурга акт о прекращении огня подписали гражданское лицо и малоизвестный генерал, что дало возможность потом тому же Гинденбургу заявить: Германия не была побеждена на поле боя, а получила удар в спину от революционных властей.

Дабы избежать повторения подобной ситуации, британцам и понадобился генерал-фельдмаршал Кейтель, обладавший реальной военной властью. Поэтому вторая церемония подписания вполне устраивала англичан».

«Немцам было предложено сесть за отдельный стол, который специально для них был поставлен недалеко от входа.

Встав, я сказал: "Предлагаю немецкой делегации подойти сюда, к столу. Здесь вы подпишете Акт о безоговорочной капитуляции Германии".

Кейтель быстро поднялся, устремив на нас недобрый взгляд, а затем опустил глаза и, медленно взяв со столика фельдмаршальский жезл, неуверенным шагом направился к нашему столу. Монокль его упал и повис на шнурке. Лицо покрылось красными пятнами… Поправив монокль, Кейтель сел на край стула и слегка дрожащей рукой подписал пять экземпляров Акта. Тут же поставили подписи Штумпф и Фридебург.

После подписания Акта Кейтель встал из-за стола, надел правую перчатку и вновь попытался блеснуть военной выправкой, но это у него не получилось, и он тихо отошел за свой стол.

В 0 часов 43 минуты 9 мая 1945 года подписание Акта о безоговорочной капитуляции Германии было закончено. Я предложил немецкой делегации покинуть зал».

«1. Мы, нижеподписавшиеся, действуя от имени Германского Верховного Командования, соглашаемся на безоговорочную капитуляцию всех наших вооруженных сил на суше, на море и в воздухе, а также всех сил, находящихся в настоящее время под немецким командованием, — Верховному Главнокомандованию Красной Армии и одновременно Верховному Командованию Союзных Экспедиционных сил.

2. Германское Верховное Командование немедленно издаст приказы всем немецким командующим сухопутным, морским и воздушным силам и всем силам, находящимся под германским командованием, прекратить военные действия в 23.01 по центральноевропейскому времени 8-го мая 1945 года, остаться на своих местах, где они находятся в это время, и полностью разоружиться, передав все их оружие и военное имущество местным союзным командующим или офицерам, выделенным представителями Союзного Верховного Командования, не разрушать и не причинять никаких повреждений пароходам, судам и самолетам, их двигателям, корпусам и оборудованию, а также машинам, вооружению, аппаратам и всем вообще военно-техническим средствам ведения войны.

3. Германское Верховное Командование немедленно выделит соответствующих командиров и обеспечит выполнение всех дальнейших приказов, изданных Верховным Главнокомандованием Красной Армии и Верховным Командованием Союзных Экспедиционных сил.

4. Этот акт не будет являться препятствием к замене его другим генеральным документом о капитуляции, заключенным Объединенными Нациями или от их имени, применимым к Германии и германским вооруженным силам в целом.

5. В случае, если немецкое Верховное Командование или какие-либо вооруженные силы, находящиеся под его командованием, не будут действовать в соответствии с этим актом о капитуляции, Верховное Командование Красной Армии, а также Верховное Командование Союзных Экспедиционных сил предпримут такие карательные меры или другие действия, которые они сочтут необходимыми.

6. Этот акт составлен на русском, английском и немецком языках. Только русский и английский тексты являются аутентичными.

Подписано 8 мая 1945 года в гор. Берлине.

От имени Германского Верховного Командования

КЕЙТЕЛЬ, ФРИДЕБУРГ, ШТУМПФ

В присутствии:

по уполномочию

Верховного Главнокомандования Красной Армии

Маршала Советского Союза Г. ЖУКОВА

по уполномочию

Верховного Командующего Экспедиционными силами Союзников

Главного Маршала Авиации ТЕДДЕРА

При подписании также присутствовали в качестве свидетелей:

Командующий стратегическими воздушными силами США Генерал Спаатс.

Главнокомандующий Французской Армией Генерал Делатр де Тассиньи»

«Когда стоявшие в углу кабинета старинные массивные часы торжественно начали отбивать полночь, Г.К. Жуков, а за ним все присутствовавшие поднялись со своих мест и направились в зал.

С деликатным приглашающим жестом Г.К. Жуков направился к столу, установленному на фоне знамен стран-союзниц. За длинными столами, расставленными вдоль стен вала, заняли моста генералы Красной Армии, войска которых отличились в боях за Берлин…

По приказу Г.К. Жукова, принявшего на себя обязанности председательствующего лица, ввели представителей фашистского командования — генерал-фельдмаршала Кейтеля, генерал-полковника Штумпфа и адмирала флота Фриденбурга.

Невольно мой взгляд постоянно обращался к Кейтелю. Сколько раз эта фамилия упоминалась в различных документах о захватнических действиях и намерениях противника за долгие годы войны. Теперь он по распоряжению Г.К. Жукова направлялся к столу, где лежал подготовленный к подписи Акт о безоговорочной капитуляции. Он шел медленно, как бы механически, пытаясь снять с правой руки тесную лайковую перчатку. Маршальский жезл, который он продолжал держать в руке, мешал этому занятию. Беспомощно и потерянно болтался на черном шнурке монокль. За Кейтелем следовали его спутники.

Я следил за тем, как Кейтель, присев к столу, старательно подписывает все пять экземпляров Акта, и думал о том, что этой самой рукой им подписаны если не все, то большинство планов уничтожения наших городов, нашего мирного населения, имевшего печальную судьбу остаться на временно оккупированной территории. Эта рука, навечно обагренная кровью миллионов жертв фашистской агрессии, по закону справедливого возмездия выводила свою подпись под документом, фиксирующим крушение всех черных замыслов уничтожения нашего первого в мире социалистического государства.

В 0 часов 50 минут 9 мая 1945 года процедура принятия безоговорочной капитуляции была завершена».

«Мне пришлось руководить организационно-хозяйственным обеспечением этой церемонии.

Согласно указанию командования фронтом, обед нужно было приготовить из советских национальных блюд. Соответственно этому шеф-повар В.М. Павлов предложил щи русские, индюка украинского, пирог уральский, шашлык по-грузински, всевозможные рыбные блюда и т. п.

Конечно, нам нелегко было все это обеспечить. Но ведь и событие немаловажное: победоносно закончилась четырехлетняя война, и именно по этому поводу собрались представители стран-победительниц.

Мы старались хорошо принять гостей, и, как мне представляется теперь, обед удался на славу. Правда, не обошлось без непредвиденных затруднений. Обед, как было приказано, приготовили к 15 часам 8 мая, но к тому времени еще даже не началась церемония подписания акта о капитуляции: продолжались переговоры между Москвой, Вашингтоном и Лондоном о ее процедуре.

Лишь поздно ночью наступил долгожданный час. Капитуляция была принята около 0 часов 45 минут по московскому времени 9 мая 1945 года. Во втором часу ночи все участники церемонии были приглашены к столу. К тому времени находчивый Василий Михайлович Павлов переименовал "щи русские" в "щи суточные", от чего их качество нисколько не ухудшилось. Кроме того, все изрядно проголодались, и предложенные яства получили хорошую оценку.

Банкет открыл маршал Жуков кратким тостом за Победу, за советских воинов, за воинов союзных с нами государств, за здоровье всех присутствующих. Затем произносили тосты другие участники этого позднего обеда. Завершился он песнями и, конечно, разудалой русской пляской. Плясал маршал Жуков. Пытался соперничать с ним Делатр де Тасиньи, однако безуспешно. Французский генерал вскоре потерял равновесие, но это не помешало ему сохранить отличное настроение. Все были веселы, каждого окрыляла радостная мысль: победа, мир!

Было около 6 часов утра, когда гости стали разъезжаться по домам. Расстались мы, как настоящие боевые друзья. И казалось, что боевая дружба, скрепленная кровью в борьбе с ненавистным врагом, будет вечной и ничто не нарушит добрых отношений между русскими, англичанами, американцами, французами. Увы…»

«В нашей землянке лежали вповалку семь человек. Утром мы почувствовали какие-то удары и толчки. Открыли глаза и видим: по нашим телам, пригнувшись, бегает разведчик Володя Бороздинов с криком "А-ааа, а-аа!" Мы смотрели на него и думали — уж не свихнулся ли он? Оказывается, Бороздинов кричал "ура!" Он первым узнал от дежурного телефониста о том, что подписан Акт о капитуляции фашистских войск. Так пришла Победа... В воздух стреляли из автоматов, пистолетов, винтовок. Пускали ракеты. Все небо искрилось от трассирующих пуль.

Хотелось выпить. Но ни водки, ни спирта никто нигде достать не смог.

Недалеко от нас стоял полуразвалившийся сарай. Поджечь его! Многим это решение пришло одновременно… Мы подожгли сарай и прыгали вокруг него как сумасшедшие. Прыгали, возбужденные от радости…»

«Товарищи! Соотечественники и соотечественницы! Наступил великий день победы над Германией. Фашистская Германия, поставленная на колени Красной Армией и войсками наших союзников, признала себя побежденной и объявила безоговорочную капитуляцию. 7 мая был подписан в городе Реймсе предварительный протокол капитуляции. 8 мая представители немецкого главнокомандования в присутствии представителей Верховного Командования союзных войск и Верховного Главнокомандования советских войск подписали в Берлине окончательный Акт о капитуляции, исполнение которого началось с 24 часов 8 мая. Зная волчью повадку немецких заправил, считающих договора и соглашения пустой бумажкой, мы не имеем права верить им на слово. Однако сегодня с утра немецкие войска во исполнение Акта о капитуляции стали в массовом порядке складывать оружие и сдаваться в плен нашим войскам. Это уже не пустая бумажка. Это — действительная капитуляция вооруженных сил Германии. Правда, одна группа немецких войск в районе Чехословакии все еще уклоняется от капитуляции. Но я надеюсь, что Красной Армии удастся привести ее в чувство. Теперь мы можем с полным основанием заявить, что наступил исторический день окончательного разгрома Германии, день великой Победы нашего народа над германским империализмом…»

«Я приказал ребятам отрыть огневые. И сам себе окоп копаю. Посматриваю в сторону немцев. И вдруг мимо идет капитан. Идет свободно, не прячется, головы не пригибает. По передовой так не ходят. Посмотрел на меня, остановился. И говорит:

— А ты что делаешь, старший лейтенант?

— Как что? — говорю. — Ты что, первый день на войне? Огневые отрываем. Как положено.

— Первый не первый, — говорит капитан, — а что последний — это уж точно. Война-то кончилась!

Ребята мои сбежались в кучу, рты разинули, стоят ждут.

— Хорошо, — говорю, — если и вправду кончилась. А если еще воевать...

И вдруг вверх взлетели ракеты. Много ракет. Разных цветов — красные, зеленые, белые... Что такое ракета, я тоже знаю: или в атаку идти, или нас атакуют. Но тут букетами летят! Прямо цветами рассыпаются в небе! Ну, думаю, наверное, и правда конец войне.

Стал я смотреть в бинокль. Пристально смотрю в сторону противоположной деревни, где засели немцы. У нас-то, думаю, победа, а у них — что? Вижу: мостик штормовой между нашей и их деревней, и там, за мостиком, виднеется белое полотнище. Сдаются! Твою мать — сдаются! Тишина. Ни голоса, ни выстрела. И верится уже, что все, конец войне, и не верится. До слез!!..»

«Не описать энтузиазма солдат. Не смолкает стрельба. Стреляют из всех видов оружия и наши, и союзники. Палят в воздух, изливая свою радость. Ночью въезжаем в город, где разместился наш штаб. И вдруг улицы озарились ярким светом. Вспыхнули фонари и окна домов. Это было так неожиданно, что я растерялся. Не сразу пришло в сознание, что это же — конец затемнению. Кончена война! И только тогда я оценил значение неумолчной трескотни выстрелов. Пора положить конец этому стихийному салюту. Отдаю распоряжение прекратить стрельбу.

Командир 3-го гвардейского танкового корпуса генерал А.П. Панфилов, корпус которого первым вошел в связь с британскими войсками, вручает мне приглашение фельдмаршала Монтгомери. На следующий день мы с группой генералов и офицеров едем в Висмар. Еще до въезда в город нас встречают британские офицеры в обыкновенной полевой форме, только не в касках, а в беретах. После короткой официальной церемонии они сопровождают нас к резиденции своего командующего. Чувствуется, что англичане стараются придать встрече как можно больше теплоты. Мы отвечаем тем же.

Вот и фельдмаршал Монтгомери. Обмениваемся крепкими рукопожатиями и поздравлениями с победой. Англичане строго соблюдают ритуал. Гремит орудийный салют, застыли шеренги почетного караула. А после церемоний завязалась оживленная беседа. Наши и британские генералы и офицеры втягиваются в общий разговор. Ведется он и через переводчиков, и без них. Монтгомери держится непринужденно, видно, и ему передалось общее настроение.

Конечно, не обошлось без фотографов, художников, корреспондентов, их, я бы сказал, было слишком много. Удивляться этому, пожалуй, нечего. Ведь это была первая встреча военачальников двух союзных армий после четырехлетней кровавой войны с общим врагом — фашистской Германией».

«Вечером 8 мая мне довелось выезжать из Кремля через Спасские ворота. Красная площадь, запруженная народом, ликовала. Ожидали очередного крупного салюта. Качали встречавшихся военных: летчиков, танкистов, офицеров и рядовых. Неподдельные чувства радости охватили в эти минуты всех без исключения.

Поздно ночью мне позвонил А.Н. Поскребышев, обычно скупой на разговоры даже с друзьями, и сообщил, что капитуляция Германии подписана. Я тут же счел необходимым продиктовать поздравительную телеграмму Военным советам флотов. Хотелось в самых теплых выражениях поделиться радостью с теми, кто все годы войны находился на переднем крае борьбы и своими усилиями ковал победу.

Несмотря на поздний час, это стало известно многим наркомам, и они звонили мне. И.И. Носенко, человек эмоциональный, сначала удостоверился в правильности этой новости, а затем, не скрывая своих чувств, сказал: "Обнимаю и крепко жму руку, моряки были не в последних рядах". "Спасибо, спасибо", — волнуясь, отвечал я всем, кто звонил, искренне уверяя, что их доля в победе не меньше…

С различными вопросами обращались ко мне в тот день корреспонденты, но чаще всего им хотелось узнать, "что больше всего запомнилось мне, что ускорило поражение Германии"…

Вспоминалось, как с облегчением вздохнула вся страна в 1943 году, после разгрома армии Паулюса под Сталинградом и контрнаступления наших войск на Курской дуге. До победы еще предстояло пройти длинный путь, но все понимали, что самое трудное осталось позади. Наступил новый период войны…»

«Палили из всего, что могло стрелять: винтовок, пистолетов, автоматов, пулеметов и даже орудий и минометов. Трассирующие снаряды и пули расцветили все голубое небо. Это было поистине количественное и красивое зрелище, необычное, конечно, для привыкших к боевой дисциплине войск, но ведь и день был необычный, неизмеримо радостный, волнующий до слез.

В те минуты и часы даже у суровых ветеранов непобедимой советской гвардии в глазах поблескивала непрошеная влага. И не каждому удавалось сдержать волнение. Помню одного старого гвардейца, у которого скупые слезинки медленно скатывались по щекам и повисали прозрачными каплями на кончиках обвисших усов. Я спросил его:

— Чего ж ты, старина, плачешь в столь радостный день?

Не вытирая слез, он тихо проговорил:

— Товарищей жалко, которым не пришлось дожить до этого светлого дня нашей Победы».

«Уважаемый Юрий Борисович!.. 9 мая 1945 года я лежал в госпитале в городе Кольчугино, за десять дней перед 9 мая мне сделали очередную операцию — отрезали еще кусок ноги, была нестерпимая боль. Я вышел в коридор приложиться щекой к теплой стенке (здесь проходил дымоход из кухни) и так стоял на костылях в белье...

Часы показывали... около 2 часов ночи... и я думал: скорее бы кончилась эта мучительная ночь... Вдруг слышу позывные радио и Ваш голос... лишь после второго сообщения я вдруг осознал, что это Победа, что война кончилась. Я, кажется, забыл о боли, вбежал в палату и начал кричать: "Победа! Победа!" Но... спросонья ребята как-то не верили сразу, ругались, что я их разбудил. Я тянул их в коридор, и когда они услышали, то побежали по другим палатам и подняли весь госпиталь.

Такого ликования... больше в моей жизни я не видел. А я плакал, ко мне в палату шли ребята, чтобы посмотреть на меня, того, кто первый услышал Ваше сообщение о Победе...»

«Столько было радости, что кошмар. Вверх шапки бросали, и обнимались, и целовались. Господи, настолько было радостно, не передать. День Победы, День Победы — ведь никто из нас не думал, что мы останемся живы, но мы свой долг выполнили, это был неслыханный патриотизм в той войне.

Это была самая кровавая, самая жестокая и самая разрушительная война в истории человечества. Кровью покрыта вся наша земля — сколько погибло советских людей!

Помимо всех родов войск, принимавших активное участие в Великой Отечественной войне, в освобождении нашей Родины от фашизма армия медицинских работников сыграла достойную роль. Сколько мы вернули в строй из числа раненых, которые смогли вновь взять в руки оружие и пойти защищать Родину. Сейчас вспоминаю и думаю, как мы могли выстоять, как мы смогли победить — нас спасли только патриотизм и героизм. Я считаю, что все участники войны — это Герои с большой буквы».

«Когда я бываю на Ольшанском кладбище в Праге, где покоится прах наших солдат и офицеров, погибших в дни Пражской операции, я с горестным чувством читаю на надгробьях украшенных цветами могил дату "9 мая".

В сущности, война уже кончилась, а эти люди погибли здесь, на пражских окраинах, когда вся наша страна уже праздновала победу, погибли в последних схватках с врагами, бесстрашно доводя до конца начатое дело».

«Затем И.В. Сталин спросил:

— Не следует ли нам в ознаменование победы над фашистской Германией провести в Москве парад Победы и пригласить наиболее отличившихся героев — солдат, сержантов, старшин, офицеров и генералов?

Эту идею все горячо поддержали, тут же внося ряд практических предложений».

«Через два-три дня предварительные расчеты были закончены. Как мы ни прикидывали, получалось, что на подготовку парада нужно не менее двух месяцев. Срок этот диктовался главным образом необходимостью пошить более 10 тысяч комплектов парадного обмундирования. Ведь на фронтах, да и в тылу о нем и думать забыли. Ни у кого такого обмундирования, конечно, не сохранилось. Следовало также, хотя бы немного, потренировать людей в хождении строем. Этим тоже не занимались четыре долгих военных года.

На парад мы предлагали вывести по одному сводному полку в 1 000 человек от каждого действующего фронта, не считая командиров. Сводный полк должен был представлять все виды сооруженных сил и рода войск и выйти на Красную площадь с 36 боевыми знаменами наиболее отличившихся соединений и частей фронта.

Всего на парад предстояло вывести 10 сводных фронтовых полков и один сводный полк Военно-Морского Флота при 360 боевых знаменах. Помимо этого, к участию в параде предлагалось привлечь военные академии, военные училища и войска Московского гарнизона.

Знамя Победы, реявшее на куполе Рейхстага в Берлине, по нашим соображениям, следовало поставить во главе парадного шествия и чтобы несли и сопровождали его те, чьими руками оно было водружено над столицей гитлеровской Германии, — М.В. Кантария, М.А. Егоров, И.Я. Сьянов, К.Я. Самсонов и С.А. Неустроев.

24 мая, как раз в день торжественного обеда, мы доложили все это Сталину. Наши предложения он принял, но со сроками подготовки не согласился.

— Парад провести ровно через месяц — двадцать четвертого июня, — распорядился Верховный и далее продолжил примерно так: — Война еще не кончилась, а Генштаб уже на мирный лад перестроился. Потрудитесь управиться в указанное время. И вот что еще — на парад надо вынести гитлеровские знамена и с позором повергнуть их к ногам победителей. Подумайте, как это сделать... А кто будет командовать парадом и принимать его?

Мы промолчали, зная наверняка, что он уже решил этот вопрос и спрашивает нас так, для проформы. К тому времени мы уже до тонкостей изучили порядки в Ставке и редко ошибались в своих предположениях. Не ошиблись и на сей раз. После паузы Верховный объявил:

— Принимать парад будет Жуков, а командовать — Рокоссовский...»

«И началась кропотливая работа по отбору солдат и офицеров: каждая кандидатура рассматривалась индивидуально, высокой чести представлять в Москве свой фронт удостаивались лучшие из лучших. Надо было спешить, поскольку к 10 июня полки должны прибыть в Москву, где каждый участник парада получал парадное обмундирование. Еще до отъезда парадные части начали строевую подготовку к торжественному маршу, а 8 и 9 июня они убыли из Восточной Пруссии вместе со всеми захваченными в боях знаменами фашистских соединений и частей.

Разместившись в московских казармах, участники парада получали и подгоняли парадное обмундирование и продолжали строевую подготовку.

Занялись экипировкой и мы с командармами. Парадное обмундирование шилось для всех нас по индивидуальным заказам. Требовались шашки и шпоры. Со шпорами я по кавалерийской привычке не расставался и на фронте, так как нередко приходилось садиться на коня: иногда из-за того, что на машине на некоторые участки фронта невозможно было добраться, а чаще — ради поддержания спортивной формы. Сабель тоже хватало: боевая шашка всегда была при мне, а во время войны я получил в подарок от армянского народа дорогую дамасскую саблю. Ею-то я и решил блеснуть на параде. Однако для достижения единообразия всем нам выдали хотя и одинаковые, но великолепные златоустовские боевые клинки».

«Точно не помню, кажется, 18–19 июня меня вызвал к себе на дачу Верховный.

Он спросил, не разучился ли я ездить на коне. Я ответил: нет, не разучился.

— Вот что, вам придется принимать парад Победы. Командовать парадом будет Рокоссовский.

Я ответил:

— Спасибо за такую честь, но не лучше ли парад принимать вам? Вы — Верховный Главнокомандующий, по праву и обязанности следует вам принимать парад.

И.В. Сталин сказал:

— Я уже стар принимать парады. Принимайте вы, вы помоложе».

«Штандарт Гитлера, который я нес, — тяжелый. Он же из литья, древка-то почти нет. Надежно, надолго было сделано… А когда подошли к Мавзолею, я этот штандарт высоко поднял и с силой бросил оземь, чтобы разлетелся вдребезги. А вот в Музее советской армии, когда был, увидел: цел он, этот проклятый штандарт. И напоминает о том, что было…»

«В 23 часа небо осветилось огромным количеством мощных прожекторов. В воздухе появились сотни аэростатов, с которых посыпались тысячи цветных и осветительных ракет, а им навстречу с земли раздались залпы фейерверка с разноцветными огнями.

Не только Москва отмечала этот великий праздник Победы — ликовала вся наша страна, ликовала вся планета».

«Над Москвой было пасмурное небо и моросил дождь. Позвонил командующему Военно-воздушными силами, который сказал, что на большей части аэродромов погода нелетная. Казалось, Парад Победы не пройдет так торжественно, как хотелось.

Но нет! Москвичи в приподнятом настроении шли с оркестрами к району Красной площади, чтобы принять участие в демонстрации в тот исторический день. Их веселые лица, масса лозунгов, транспарантов, песни создавали всеобщее ликующее настроение.

А те, кто не принимал участия в демонстрации на Красной площади, заполонили все тротуары. Радостное волнение и крики "ура" в честь победы над фашизмом объединяли их с демонстрантами и войсками. В этом единении чувствовалась непреоборимая сила.

Без трех минут 10 часов я был на коне у Спасских ворот.

Отчетливо слышу команду: "Парад, смирно!" Вслед за командой прокатился гул аплодисментов. Часы отбивают 10.00.

Чувствую, как сердце учащенно забилось. Тронул коня и направился на Красную площадь. Грянули мощные и торжественные звуки столь дорогой для каждой русской души мелодии "Славься!" Глинки. Затем сразу воцарилась абсолютная тишина, раздались четкие слова командующего парадом Маршала Советского Союза К.К. Рокоссовского, который, конечно, волновался не меньше моего. Его рапорт поглотил все мое внимание, и я стал спокоен».

«В восьмом часу на машине мы направились в Кремль. Вся Москва в праздничном убранстве, все улицы запружены ликующим народом. На Красной площади и прилегающим к ней улицам выстроились войска. Наши лошади с коноводами находились уже в Кремле и были готовы к параду.

Я проверил правильность седловки, проверил стремя, подтянул подпруги…

К 9 часам войска заняли указанные им места. Мы с К.К. Рокоссовским на вороных конях выехали из Боровицких ворот Кремля и заняли заранее обозначенное место на Красной площади для движения навстречу принимающему парад Маршалу Г.К. Жукову. Вся площадь хорошо просматривалась. Меня не покидало приподнятое праздничное настроение. Не замечая идущего дождя, я любовался и любовался полками войск, стоящими во главе с командующими фронтами, командирами. Все в новых нарядных мундирах, со шпорами и клинками, подтянутые, с замечательной военной выправкой.

В 9 часов 45 минут руководители Ленинской партии, Советского правительства поднялись на трибуну Мавзолея. По трибунам прокатилась волна рукоплесканий. Знатные люди страны и многочисленные гости из-за рубежа приветствовали руководителей, поднявшихся на трибуну Мавзолея.

Наши кони замерли в стоянке, как вкопанные.

С десятым ударом Кремлевских курантов из Спасских ворот выезжает принимающий Парад Победы трижды Герой Советского Союза Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков.

"Парад, смирно!" — скомандовал дважды Герой Советского Союза Маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский, и мы поскакали навстречу Маршалу Жукову.

Трудно передать словами чувства торжественного волнения и гордости, которые испытывал я, когда скакал по Красной площади на тонконогом изящном вороном коне».

«Но вот и наступило незабываемое, историческое утро 24 июня 1945 года. Древняя Красная площадь, кажется, помолодела и похорошела несказанно. К 9 часам все гостевые трибуны были заполнены. Войска замерли в ожидании начала небывалого торжества. В строю — десять сводных полков десяти фронтов. Они стоят в такой последовательности и в таком порядке, в каком вели сражения на завершающем этапе войны — справа налево, с севера на юг, от Карельского фронта и до 3-го Украинского. Здесь же представлены части Московского гарнизона — военные академии, училища, воинские части...

Наш сводный полк 1-го Белорусского фронта стоял почти напротив Мавзолея (с некоторым смещением вправо). Находясь в первой шеренге первого батальона, [475] я имел прекрасную возможность наблюдать всю незабываемую картину — как до торжественного прохождения, так и во время движения сводных полков. Казалось, мы не дышали, только слышно было, как бьется сердце.

Напряжение по мере приближения начала торжества усиливается. Оно имеет какое-то сходство с тем чувством, которое приходилось испытывать на передовой во время артиллерийской подготовки — вот все ближе и ближе тот миг, когда надо броситься в атаку. Или, наоборот, когда на тебя обрушивается шквал огневых ударов артиллерии противника, знаешь, что вот-вот он бросится в атаку и надо, собрав все силы, отразить этот ожесточенный натиск врага.

За несколько минут до десяти на Красную площадь на вороном коне выезжает командующий парадом Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский. Почти одновременно на Мавзолей поднимаются руководители нашего государства во главе с И.В. Сталиным. Их тепло приветствуют гостевые трибуны. К.К. Рокоссовский командует: "Парад, смирно!" Кремлевские куранты отбивают 10 часов. Ворота Спасской башни открываются, и на белоснежном коне стремительно и торжественно появляется принимающий парад Маршал Советского Союза Г.К. Жуков. Мощный сводный военный оркестр взорвался любимым советским народом гимном Глинки "Славься!" Маршалы сблизились перед центральной трибуной. К.К. Рокоссовский доложил Г.К. Жукову о готовности парада. Оба начинают торжественный объезд войск. Останавливаясь перед группами колонн, Жуков поздравляет участников парада с победой над фашистской Германией. Воины отвечают громовым "Ура!"

Мы все переживали за гарцующих в рискованном галопе военачальников. Каменная брусчатка площади была мокрой от дождя, и конь мог легко поскользнуться. Но все обошлось. Жуков поднимается на Мавзолей и произносит историческую речь, которая закончилась здравицей в честь советского народа и его славных Вооруженных Сил.

После мощного троекратного "Ура!" прозвучал Гимн Советского Союза, затем прогремели пятьдесят залпов артиллерийского салюта, и началось торжественное прохождение войск».

«Бьют кремлевские куранты. С их последним — десятым — ударом подается команда "Смирно!". Четко звучит цокот копыт двух коней, затем голос командующего парадом, отдающего рапорт, и, наконец, всю Красную площадь захлестывают торжественные звуки оркестра.

Начинается объезд войск. На поздравления маршала Г.К. Жукова сводные полки отвечают ликующим "ура!" А потом, когда оба маршала возвращаются к Мавзолею, этот боевой клич, все нарастая и нарастая откуда-то из глубины улицы Горького, с Театральной и Манежной площадей, как бы накатывается вновь на Красную площадь.

Сводный оркестр в 1 400 человек под управлением генерал-майора С.А. Чернецкого выходит на середину площади и исполняет "Славься, русский народ"…

Торжественный марш сводные полки совершают в том порядке, в каком располагались наши фронты с севера на юг. Первым идет полк Карельского фронта. Впереди — маршал К.А. Мерецков. За ним Ленинградский во главе с маршалом Л.А. Говоровым. Далее — полк 1-го Прибалтийского фронта. Возглавлял его колонну генерал армии И.X. Баграмян. Перед сводным полком 3-го Белорусского фронта шел маршал А.М. Василевский. Полк 2-го Белорусского фронта вел генерал-полковник К.П. Трубников, заместитель маршала Рокоссовского, а полк 1-го Белорусского — генерал-лейтенант И.П. Рослый.

Особой колонной прошли представители Войска Польского. Возглавлял их начальник генерального штаба Польши В.В. Корчиц.

Затем следовал полк 1-го Украинского фронта во главе с маршалом И.С. Коневым. Фронтовое знамя нес трижды Герой Советского Союза А.И. Покрышкин.

Полк 4-го Украинского фронта вел генерал армии А.И. Еременко. За ним следовал 2-й Украинский фронт со своим командующим маршалом Р.Я. Малиновским. И, наконец, самый южный из фронтов — 3-й Украинский с маршалом Ф.И. Толбухиным впереди. А замыкали шествие сводных полков моряки, возглавляемые контр-адмиралом В.Г. Фадеевым.

Гигантский оркестр сопровождал движение войск боевыми маршами. Марши сменялись, но пауз не было. И вдруг на предельном фортиссимо оркестр смолк. Эта единственная пауза кажется бездонной. Наконец в какой-то настораживающей тишине раздается резкая дробь барабанов, и появляется колонна с двумя сотнями вражеских знамен. Полотнища почти волочатся по мокрой брусчатке. Поравнявшись с Мавзолеем, бойцы делают поворот направо и с силой бросают свою постылую ношу на камни Красной площади.

Трибуны взрываются аплодисментами. Многие из присутствующих кричат "ура!" А дробь барабанов все продолжается, и перед Мавзолеем все растет гора предаваемых позору вражеских знамен.

Но вот опять заиграл оркестр. На площадь вступают войска Московского гарнизона. Идет сводный полк Наркомата обороны. За ним военные академии. После академий мимо трибун на рысях проходит конница, стремительно проносятся артиллерия, танки и самоходные орудия.

Парад длился два часа. Дождь лил как из ведра, но тысячи людей, переполнявших Красную площадь, будто и не замечали его».

«Одним из потрясающих моментов парада было бросание немецко-фашистских знамен к подножию Мавзолея. Знамена с ненавистной всему свободолюбивому миру паучьей свастикой, гремя древками, одно за другим падают на мокрый гранит. Их много — некогда грозных и страшных штандартов, несших с собой кровь невинных жертв, смерть и разрушение. Теперь это грязные, никому не нужные тряпки. Их груда растет. Это все, что осталось от фашистского государства, от его армии. Такая судьба ожидает всякого, кто посягнет на нашу Родину, кто попытается остановить историю...

Наблюдая это всенародное торжество (проведя свои колонны, мы все вернулись к Мавзолею), я позабыл про дождь. И только почувствовав озноб, понял, что промок до нитки.

Эх, пропал мой новый, такой красивый мундир! Он действительно пропал: покоробился, и золотое шитье потемнело. Ничего, ради такого случая не жалко!»

Генерал-майор Григорий Евстафьевич Калиновский

В апреле 1919 года поступил в РККА. Участник Гражданской войны. С февраля 1943 года заместитель командира, с августа 1943-го командир 239-й стрелковой дивизии; участник Новгородско-Лужской, Выборгской операций. «В боевой обстановке смел и решителен, инициативен, правильно принимает решения, смело и тактически грамотно маневрирует своими частями, заходит противнику во фланг и тылы, чем обеспечивает выполнение поставленной боевой задачи корпуса». Награжден орденом Суворова II степени.

Генерал-майор Андрей Трофимович Стученко

С августа 1944 года и до конца войны командовал 19-м гвардейским стрелковым корпусом в составе 10-й гвардейской армии на 2-м Прибалтийском и Ленинградском фронтах. «Во время боя большинство времени находился в боевых порядках частей и подразделений, на месте давая практические указания». Награжден орденами Суворова II степени и Кутузова II степени. Корпус генерала Стученко участвовал в Прибалтийской стратегической операции на Рижском направлении, в окружении и блокаде Курляндской группировки врага.

Генерал-лейтенант Антон Иванович Лопатин

В Красной армии с 1919 года. В ходе войны — командующий 37-й армией, участвовавшей в 1941 году в Ростовской наступательной операции Южного фронта. С сентября 1942 года командующий 62-й армией Сталинградского фронта, с октября 1942 года — 43-й, с марта 1943 года — 11-й армиями на Северо-Западном фронте, участвовал в Старорусской операции в марте 1943 года. В июле 1944 года по личной просьбе назначен командиром 13-го гвардейского стрелкового корпуса в составе 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов, участвовавших в освобождении Прибалтики, в Восточно-Прусской операции, штурме Кёнигсберга и ликвидации Земландской группировки противника. Герой Советского Союза. Кавалер двух орденов Кутузова I степени.

Генерал-лейтенант Петр Кириллович Кошевой

Проходил службу в должности командира 65-й стрелковой дивизии. Участник Тихвинской операции. С июля 1942 года — командир 24-й гвардейской стрелковой дивизии, которая под его командованием воевала на Волховском, Сталинградском и Южном фронтах. С августа 1943 года — командир 63-го стрелкового корпуса. С мая 1944 года — командир 71-го стрелкового корпуса, с января 1945 года — командир 36-го гвардейского стрелкового корпуса. Награжден четырьмя полководческими орденами: Богдана Хмельницкого I степени, Суворова II степени, Кутузова II степени (дважды). Дважды Герой Советского Союза. Маршал Советского Союза (1968).

Генерал-лейтенант Константин Максимович Эрастов

В должности командира дивизии осенью и зимой 1941 года принимал активное участие в обороне Москвы. В июне 1942 года был назначен на должность командира 46-го стрелкового корпуса. В июне 1944 года корпус прорвал оборону противника под Брестом, форсировал реки Западный Буг и Царев. В 1945 году корпус под его командованием отличился в Восточно-Померанской и Берлинской операциях, освобождении городов Данциг, Штеттин, Штрасбург и Трентов. До 9 мая 1945 года корпус вел бои по освобождению побережья Балтийского моря. Награжден орденами Суворова II степени и Кутузова II степени.

Генерал-лейтенант Иван Павлович Рослый

В должности командира полка отличился в войне с Финляндией и был удостоен звания Героя Советского Союза. С марта до конца августа 1944 года корпус принял участие в Одесской операции, боях по захвату и удержанию плацдарма на правом берегу Днестра северо-западнее Бендера и начальной фазе Ясско-Кишиневской наступательной операции. В ходе Берлинской наступательной операции корпус отличился при взятии правительственного квартала Берлина. Награжден тремя полководческими орденами: Суворова II степени, Кутузова II степени и Богдана Хмельницкого II степени.

Генерал-майор Глеб Владимирович Бакланов

Начало войны встретил в должности начальника штаба 6-го мотострелкового полка 1-й Московской Пролетарской дивизии. В августе 1944 года назначен командиром 34-го гвардейского стрелкового корпуса и руководил им в ходе Висло-Одерской, Берлинской и Пражской наступательных операций. Награжден четырьмя полководческими орденами: Кутузова I степени, Суворова II степени, Кутузова II степени и Александра Невского. Герой Советского Союза. После войны командовал корпусом, армией, округом, группой войск.

Генерал-лейтенант Андрей Леонтьевич Бондарев

Участник обороны Ленинграда. 28 мая 1944 года назначен командиром 101-го стрелкового корпуса 38-й армии. Корпус участвовал в освобождении городов Львов, Бобрка в ходе Львовско-Сандомирской операции, городов Ясло и Вадовице в ходе Западно-Карпатской операции и чехословацкого города Моравска-Острава в ходе Моравско-Остравской наступательной операции. Награжден четырьмя полководческими орденами: Кутузова I степени, Богдана Хмельницкого I степени, Суворова II степени, Кутузова II степени. Герой Советского Союза.

Генерал-лейтенант Иван Михайлович Афонин

17 апреля 1943 года назначен на должность командира 18-го гвардейского стрелкового корпуса. В 1944 году корпус под его командованием принимал участие Житомирско-Бердичевской, Ровно-Луцкой, Проскуровско-Черновицкой, Львовско-Сандомирской, Восточно-Карпатской, Карпатско-Ужгородской и Будапештской наступательных операциях, а также при освобождении городов Шепетовка, Изяслав, Монастыриска, Тлумач, Станислав и Будапешт. 19 августа 1945 года, в ходе советско-японской войны, пленил императора Маньчжоу-Го Пу И. Герой Советского Союза.

Генерал-лейтенант Николай Иванович Бирюков

Участник гражданской войны в Испании. Начало Великой Отечественной войны встретил в должности командира дивизии. В июне 1943 года назначен командиром 20-го гвардейского стрелкового корпуса, который принимал участие в ходе Белгородско-Харьковской наступательной операции, Битвы за Днепр, Кировоградской, Корсунь-Шевченковской, Уманско-Ботошанской, Ясско-Кишиневской, Будапештской наступательных, Балатонской оборонительной, Венской наступательной операций. Награжден тремя полководческими орденами: Суворова II степени (дважды) и Кутузова II степени. Герой Советского Союза.

Вице-адмирал Владимир Георгиевич Фадеев

С 1939 года командир оборонительного водного района Главной базы Черноморского флота. В годы Великой Отечественной войны решал задачи по организации обороны базы. Под его командованием корабли действовали на морских коммуникациях противника Варна-Констанца-Жебрияны, обстреливали побережье и транспорты, срывая доставку военных грузов. Специалист по борьбе с минным оружием противника. Награжден орденом Ушакова II степени.