В странах Балтии усилилось стремление по укреплению своей исторической политики. Причина все та же – угроза России, которая средствами мягкой силы, якобы, меняет сознание жителей этих стран. Бывший министр иностранных дел Литвы, парламентарий Аудронюс Ажубалис на семинаре «Создание современной Литвы: мягкая стратегия сдерживания России», который состоялся 7 февраля в Вильнюсе, даже заявил без лишней скромности: «Наша история — это цель России номер один». Очередное укрепление исторической политики в балтийских республиках проводится через увеличение запретов. В Латвии, например, перенимают опыт соседней Литвы: в Сейме сейчас обсуждается закон, который введет уголовную ответственность за отрицание «советской оккупации». Однако подобные «исторические табу» вместо взвешенной дискуссии лишь наносят вред обществу и способствуют внутреннему расколу считает историк, преподаватель кафедры славистики университета Paris8 (Франция) Георгий ШЕПЕЛЕВ:
- Г-н Шепелев, хотелось бы для начала узнать Ваше мнение как историка: есть ли у истории воспитательная функция, функция патриотического воспитания и объединения общества?
- Конечно, должна быть воспитательная функция в истории. Должна ли история объединять общество? Сложно сказать… Главное, чтобы объединение и разъединение происходило без насилия.
- Поправьте, если я не прав – при де Голле во Франции история все же усиленно использовалась для объединения, мобилизации общества.
- История использовалась при любом правительстве. Просто используются разные темы, разные способы подачи истории. Тем не менее, могут сосуществовать три-четыре разные версии истории, и если общество согласно с таким положением вещей – то пожалуйста. Просто история идет по четырем разным каналам, которые сообщаются друг с другом.
- И эти условные версии не должны сталкивать людей? Возьмем конкретный пример – латвийский. Две исторические истины по отношению к 9 мая, к Великой отечественной войне…
- Это особый случай. Может ли история объединить их? Скорее, для таких обществ нужна не общая история, а общий подход к преподаванию истории.
Может, здесь больше пригодится какая-нибудь идея вроде толерантности.
Скажем, у вас своя история, у меня – своя. Мы живем рядом и ничего страшного – даже интересно. Просто другой взгляд.
- Не кажется ли Вам, что толерантное отношение к другой точке зрения – это продукт зрелой демократии. Например, Вы представляете себе, что руководство Франции заявило – об этих исторических событиях другого мнения быть не может?
- Сложно сказать, как это происходит во Франции.
Регулирование, безусловно, есть, но у нас это происходит более мягкими способами – не государство запрещает. Есть университетские сообщества, издатели, которые могут сказать автору, что данная тема некорректна, несвоевременна и т.д.
- Тогда получается, что вопрос допустимости исследования решается внутри самого академического сообщества, без законодательного регулирования?
- Да, но здесь есть свои проблемы. Академическое сообщество – довольно замкнутое, закрытое, небольшое. Правильно ли оно определяет то, что нужно и то, что не нужно?
Например, я занимался темой Второй мировой войны. Могу сказать, что университетское издательство может напечатать серьезное исследование, скажем, о нацизме. А какое-то маленькое издательство может напечатать книгу мемуаров нациста. И она будет выпущена, издана, ее можно заказать в интернете. Она будет в библиотеке. Но она пройдет мимо научного сообщества.
- А может быть так, что автор этой книги получит штраф за то, что издал такую книгу?
- Зависит от того, что он там напишет. Есть ассоциации, которые могут подать в суд, если считают, что книга оскорбляет чувства каких-то жертв геноцида, например.
- Тем не менее, это опять же реакция общественной ассоциации, а не государства. Можно ли сказать, что во Франции, в Западной Европе в целом, существует определенный консенсус, согласно которому государство должно минимизировать свое влияние на изучение истории?
- Об этом идут дискуссии. Зависит от того, какое государство. Если государство выбрано демократичным путем и на фасаде его написано «Толерантность», «Максимум точек зрения» (кроме тех, которые общеприняты как опасные), если государство играет по честным правилам и играет роль не карающей руки исторического правосудия, а консультанта, педагога, то в чем проблема?
В чем проблема, если государство не играет роль главного арбитра?
Допустим, министр культуры высказал свое мнение по какому-то поводу. Если при высказывании этого мнения вся страна и академическое сообщество не вытягивается по стойке смирно, то почему бы и нет. Это его мнение, одно из мнений. Тогда все хорошо.
- Но если вернуться к прибалтийскому контексту: получается, здесь именно государство пытается взять на себя роль исторического судьи - советское время плохое, его запрещаем, всех «палецкисов», которые с этим не согласны – штрафуем. Кстати, сейчас в Латвии вслед за Литвой обсуждается закон, который введет уголовную ответственность за отрицание «советской оккупации». Получается, какой-то не совсем европейский подход, не находите?
- Я не знаток политики Прибалтийских стран. Но хотелось бы, чтобы государство не запрещало, а вело более умную политику.
На мой взгляд, если государство запрещает, то получается только хуже. Особенно если это государство не тоталитарное, а пытающееся быть демократическим – то оно играет само против себя.
Конкретная ситуация с Палецкисом, глядя извне, действительно может показаться абсурдной. Но я предполагаю, что у обеих сторон есть своя правда и своя аргументация. Вопрос лишь в том, каким образом найти общий язык и позволить друг другу высказать обе точки зрения.
С высоты моей маленькой колокольни, могу сравнить этот момент с Францией. Там тоже есть моменты, которые заставляют напрягаться, являются болезненными. Их лучше оставлять в стороне.
Не надо драматизировать ни одной, ни второй стороне. Конечно, в политическом контексте это сложно, но это какие-то общие человеческие реакции: боязнь затрагивать какие-то сюжеты, боязнь услышать другое мнение, боязнь, что это мнение заразит кого-то еще – что-то сказали, все это подхватят… Что же делать? Что же делать?! Может быть, стоит закрыть канал?
Думаю, что в обществе должны быть развитые механизмы для обсуждений. Когда этого нет, главная проблема – их отсутствие.
Государство может что-то говорить, но когда оно одно на этом поле, а перед ним единственный исследователь данной темы, то все это превращается в игру слона с муравьем.
- Чья это задача – выстраивать условия для диалога? Государства?
- Изначально это задача общества. Проблема в том, что общество недостаточно контролирует свое государство. Оно должно уметь само себе поставить диагноз, скажем – у меня не хватает механизмов для диалога и разных точек зрения на мою историю. Что я делаю? Например, выдвигаю Ассоциацию, которая будет этим заниматься или создаю телеканал. К слову, во Франции есть два канала, специализирующиеся на передачах по истории и федеральный канал с переводом на русский, постоянно показывающий передачи по истории. Есть ключевые телепередачи, где постоянно анализируются важные исторические моменты. Есть канал, принадлежащий Парламенту, на котором очень серьезно воспитываются граждане и даются инструменты для анализа. Причем все это делается спокойно и без крика.
В общем-то, у этих каналов есть серьезный педагогический заряд. Не знаю, есть ли такое в России, а тем более – в странах Балтии. В любом случае, это было бы полезно.
- А если не получается создать такие механизмы, да и государство не поддерживает такие инициативы снизу, что тогда?
- Грань между историей и политикой легко пересечь. Но если нет своих механизмов для решения этих проблем на месте, то есть Европа.
Понимаете, страны Балтии вообще никак не фигурируют во французских газетах, на телевидении. Они не существуют. Закрытие канала в одной из стран Балтии никому не интересно. Так же как выход суперинтересного фильма на чешском языке или какое-то сверхсобытие в культурной жизни Болгарии.
Европа пока выстроена таким образом, что ее восточная периферия никого не интересует.
Я недавно переехал на другое место жительства и получил как акцию в подарок кучу бесплатных каналов. Посмотрел прекрасные фильмы восточноевропейских авторов. Но это было в первый раз.
Мы не видим продукцию других стран.
- Может дело в качестве этой продукции?
- Я Вас умоляю! Включите французское телевидение – плохого качества американские сериалы. Конечно, чешский хороший фильм вместо пустого сериала был бы гораздо интереснее. Надо и формировать вкусы людей и строить Европу. Но этого не происходит.
- Раз уж мы заговорили о восприятии Восточной Европы в Европе Западной, интересно узнать Ваше мнение: встроились ли молодые страны ЕС, балтийские республики в частности, в европейское сообщество с его ценностями и принципами?
- Думаю, что средний француз эту Европу не видит и не знает. Она может вызывать какие-то ассоциации, как, например, знаменитый польский водопроводчик.
Я иду к метро, у входа сидит женщина, на вид из Румынии или Югославии, она просит милостыню. «Вы считаете это нормальным?» – интересуюсь я в мэрии. Куда мне позвонить – в полицию? Они говорят, что не могут с ней ничего сделать. В соцслужбах с ней никто не захочет заниматься - говорят мне. Хорошо, может быть в Ассоциацию какую-либо? При мне обзванивают пять-шесть телефонов и, наконец, соединяют с какой-то Ассоциацией, которая теоретически занимается этой проблемой. Они говорят: «Да, но мы не можем сейчас приехать. Вы можете с ней поговорить. Предложить вариант – ребенка в ясли, а самой трудоустроиться. А через два дня мы приедем». А ведь никто не сказал, что через два дня она еще будет там сидеть. И вот такие ситуации, когда с одной стороны вроде бы – добро пожаловать, заходите все, а с другой – мерзнете на улице. Вот не нравится мне данный момент. И это тоже Европа… Открытые границы с Румынией, другими странами.
У меня есть совершенно уникальные студенты, К примеру, мальчик из Молдавии, который потом пошел работать. Очень правильный, хороший, и он позже пригодится. Но, к сожалению, есть люди, которым никто не помогает. Они оказываются в каком-то вакууме.
Эмигранты, которые приезжают и теряются, становятся маргиналами. И пока им не поможет кто-то: как ни странно, они даже не знают к кому обратиться за помощью. А если еще и не знают французский язык…
Должно же государство что-то предпринимать. Нам удалось это сделать через русскую общину: собираем деньги, ходим с ними к врачу, помогаем в каких-то бытовых вещах. Поэтому я за человечную Европу, где никто не будет сидеть на улице. Общество должно вмешиваться во все это.
Единая Европа – это даже не программа, а просто какое-то географическое понятие. Пока в ней нет социального и человеческого наполнения, пока не создается какая-то сеть гражданского общества…
Проблемы Балтии – проблемы замкнутого пространства в Европе, которое не видно из Европы, зато отлично наблюдается из России. Может быть, эта хорошая видимость из России все время и вызывает какое-то опасение у тех, кто до сих пор боится этой страны.
В студенческие годы, во время учебы в Москве, я общался с девушками из Литвы. Мы общались, занимались вместе какими-то делами, но ни разу не обсудили вопрос «оккупации», отношений Литвы и СССР. И как-то я не жалею об этом. Нам это было совсем не важно. Это искусство жить вместе, не наступая друг другу на ноги…
Глядя из Европы на балтийские проблемы – гласности нет, как говорили в перестройку. Вроде бы обо всем этом говорят, пишут, но в Европе этого не видно. Я могу понять это лишь через какой-то русскоязычный канал, скажем.
И какой здесь выход? Наверное, наиболее эффективное решение – развитое гражданское общество, нежели политики, телеканалы и информационные войны. Стоит создавать маленькие проекты для начала: взять группу латышей и русских, и не посадить их обсуждать проблемы, а предложить им сделать что-то вместе, забыв на время о том, что они два куска пряника, который все никак не склеится.
