«Немцы командовали, латыши расстреливали, а староверы закапывали». Так жители Латгалии старшего поколения описывали исследователям 1941-й и события до и после него. Одни опирались на собственные воспоминания, те, кто помладше — на слышанное когда-то от родных. Что сказать, было почти у каждого. Но ответа на вопрос почему «можно уничтожить полгорода, и никто не встаёт на защиту этих людей», исследователям Холокоста, работавшим в регионе, найти не удалось, признала в интервью Rus.Lsm.lv одна из научных руководителей проекта Светлана Амосова.
Одни рассказчики вспоминают, что пронацистская антисемитская пропаганда начала распространяться газетами и радио за несколько лет до войны, возрождая кровавый навет. Другие об этом не говорят. Так или иначе, но из 93,5 тысяч довоенного еврейского населения Латвии треть жила в Латгалии. Евреи составляли от 40 до 90% населения небольших городков-штетлов, а латыши и русские староверы населяли сельскую местность. Уже к началу третьего месяца нацистской оккупации почти никого из евреев не осталось в живых. Люди исчезли быстро настолько, что позже мало кто из сограждан мог вспомнить, как это произошло.
Московский центр «Сэфер» совместно с музеем «Евреи в Латвии» провел несколько в Латгалии этнографических экспедиций — чтобы собрать воспоминания о латгальских евреях людей, которые еще знали тех лично. Сегодняшние старики 1920-х — 1930-х годов рождения к началу войны были детьми. И сегодня они описывали события так, как их сохранила память, отредактировавшая картинки реальности в соответствии со всем жизненным опытом рассказчиков.
— Изначально мы собирали записи устных воспоминаний о еврейской жизни, традиции, фольклоре, этнографии, — рассказывает Светлана Амосова. — Проект начинался на Украине, в Подоле. Потом работали в Галиции, в Буковине (Черновцах), в Молдавии, в Приднестровье, в Восточной Белоруссии, России, в областях у границы Латвии и Литвы — в Биржае и окрестностях. Но затем он вырос из заданных рамок и стал аккумулировать воспоминания о евреях в местах, где их больше нет, и их уничтожении.
В 2011 году мы совместно с музеем «Евреи в Латвии» начали исследования в Латгалии. Первым выбрали Прейли — до войны евреи составляли половину населения города. Мы работали с коллегой из музея Мариной Гехт. Оказалось, что
фактически каждый житель может рассказать что-то о евреях, а большинство пожилых горожан сохранили воспоминания о создании гетто в первые недели войны, о Холокосте, о расстреле евреев.
Но, кроме этого, жители помнят и довоенную жизнь, приход советской власти. Рассказывали, где находились синагоги, как евреи молились. Рассказывали все, что помнили о соседях и друзьях. Ну и, кроме того, мы слышали тексты, представляющие стереотипы о евреях: например, рассказы о том, как евреев хоронили, не всегда соответствовали реальным иудейским обрядам.
А затем мы каждый год, а иногда даже дважды в год, совершали поездки в различные города Латгалии. Работали в Резекне, в Лудзе, в Зилупе. В Даугавпилсе, где есть небольшая еврейская община, опрашивали не только неевреев, но и евреев. Затем были Варакляны и Виляны, Краслава и Субате. Нам очень помогали местные работники культуры: сотрудники музеев или библиотек. Когда посторонний приезжает в город, ему трудно найти людей, с которыми нужно поговорить. А библиотекари знают самых пожилых людей в городе и кто из них хороший рассказчик. Это было удобно, потому что иначе полевые исследования превращаются в бессмысленное хождение по городу, как это случалось в других регионах. Мы расспрашивали также о послевоенной ситуации, когда евреи вернулись из эвакуации или из укрытий. Большинство сразу уехало в Ригу. В Риге мы с 2011 года работали с евреями, которые родились в Латгалии, а потом стали брать шире — всех евреев, родившихся в Латвии. В частности, в 2015 году работали в Лиепае.
— Исследователи отмечают, что в связи со стремительностью Холокоста в маленьких городах Латвии события плохо сохранились в памяти свидетелей.
— Мы столкнулись с этим, но не во всех городах. Где-то очень плохо помнят об этом: когда в городе большую часть населения составляли евреи, город после расстрелов просто пустел и жителей практически не осталось. А люди, которые жили в деревнях, не видели того, что происходило, и поэтому мы не всегда можем найти какую-то достоверную информацию. Это было связано и со скоростью происходившего, и с тем, как были устроены местечки в Латгалии. Евреи в основном жили в городах, а неевреи, то есть, старообрядцы и латгальцы — в деревнях. Поэтому зачастую найти свидетелей было тяжело. Окрестным жителям запрещали приходить в город. Один из наших респондентов жил на хуторе совсем рядом с городом. Он рассказал, что в воскресенье семья, как обычно, пришла в костел. Служба была короче, чем обычно, и немецкое командование велело им быстро уходить из города. Обычно они после службы еще гуляли, заходили в магазины. Наш собеседник сказал, что это была необычная ситуация. Только потом они увидели пустой город, уже без евреев, и поняли, что был расстрел, но о нем он знает уже только по слухам.
— Что рассказывали свидетели о тех, кто расстреливал?
— Все говорят, что гетто (в Даугавпилсе — М.К.), очень недолго существовавшее, было организовано немцами. И очень много рассказывают о немецкой пропаганде. То есть, уничтожение евреев было спровоцировано немцами, но при этом и латгальцы, и русские, и белорусы подчеркивают, что
расстрельные команды были местные, причем многонациональные, и не выделяют ни одну национальность. Например, в Краславе один из местных жителей, сын известного здесь врача, саркастично замечал, что это была этакая «дружба народов», которая объединяла латгальца с белорусом и русским.
Целые команды приезжали из Белоруссии и из соседних латышских регионов.
— Почему евреи жили изолированно?
— В городской среде евреи и люди других национальностей и религий, старообрядцы и католики, жили смешанно и общались между собой. Когда я говорю, что старообрядцы и латыши противопоставляли себя евреям, я имею в виду сельское население. На селе евреев почти не было. В глазах сельчан евреи-горожане обладали особыми ценностями. Для детей это были конфеты или пряники, а для молодежи — красивые туфли и одежда, причем восхищение и зависть вызывало не то, как были одеты сами евреи, а то, что висело в их магазинах. Плюс,
латыши и русские справляли общие праздники. И те, и другие постоянно описывают, как они ходили друг к другу на пасху: «Сначала латышская пасха, мы идем к ним, потом наша, русская, и они идут к нам».
— Вы сказали, что они ходили в другие школы.
— Да, у евреев были свои школы, а русские часто ходили в латышские школы, и там образовывались сплоченные компании. Один житель Лудзы рассказывал, что
он, поляк, учился в латышской школе, а рядом была еврейская, и в ней даже перенесли перемену, потому что когда ученики из обеих школ выходили одновременно, они встречались и немедленно дрались.
Но в более крупных городах вроде Резекне евреи для своих детей в качестве языка образования тоже выбирали латышский.
— На каком языке они говорили?
— В Латгалии — на идиш. Но при этом наши собеседники подчеркивают, что евреи всегда знали и русский, и латышский. Наши рассказчики вспоминают, что евреи могли говорить с характерным акцентом, и любят его имитировать. В Прейли я разговаривала с полькой, которая уже после войны была замужем за латышом, но при этом выросла на улице портных, которая так и называлась — Еврейская, в единственной нееврейской семье. Она говорит на идиш, и даже ее сын немного его знает.
— Что рассказывают о том, как евреи возвращались домой?
— Евреи возвращались в свое жилье, которое оказывалось занятым, разрушенным или сожженным. Эти истории чаще вспоминали они сами: о том, как обнаружили в своем большом доме госпиталь, или как несколько семей ютились в одном доме. Поэтому они предпочитали уехать в Ригу, а не бороться за возврат своего имущества.
— Что говорили латыши и староверы по поводу того, кто убивал евреев?
— Латыши в интервью часто говорили: «Да наши тоже убивали!» Они имели в виду, что этим занимались не только немцы. Старообрядцы подчеркивают, что именно представителей их конфессии в командах карателей и среди полицаев не было. Их просто не брали — об этом они тоже говорят, подчеркивая, что дружба между латышами и староверами начала разрушаться: латыши стали относиться к ним хуже.
Размежевание произошло из-за нацистской пропаганды, которая, как рассказчики подчеркивали, началась еще до войны, в 30-е годы.
Респонденты, например, из Субате на границе с Литвой рассказывали о «разделении труда»:
немцы командовали, латыши расстреливали, а староверы закапывали.
Они описывали это как унизительный труд, на который их туда сгоняли силой под угрозой расстрела.
— Как нацистская пропаганда в 30-е годы достигала Латгалии?
— Все рассказывали про националистические газеты и радио. В основном, это была латышская пресса, но мы знаем, что издавались и русские националистические газеты. И когда мы спрашивали, могли ли евреи догадаться, какая участь их ждет при немцах, нам говорили, что, мол, выходили газеты, и что-то заподозрить можно было.
— Какие-то следы мифов, посеянных германской пропагандой, вы нашли в рассказах ваших собеседников?
— Мне кажется, что те рассказы, которые мы записали, вполне традиционны. Но некоторые мотивы стали более активными. Например,
миф о «кровавом навете», о том, что евреи используют кровь христианских младенцев в ритуальных целях, был известен в Латгалии и раньше, мы находили такие тексты и в конце XIX века, и начале XX-го. Но ближе к войне об этом заговорили снова. Некоторые наши респонденты подчеркивают, что, мол, «об этом писали в газете».
И, кажется, действительно это было написано в немецкой оккупационной прессе на русском или латышском. Старообрядцев и даже иногда поляков в народе называли «белыми евреями», и многие говорят, что это понятие появилось во время войны.
Староверы отмечают, что при немцах они чувствовали себя «второсортным» меньшинством, «недолюдьми», и считали, что, когда разделаются с евреями, примутся за них.
— А вы слышали рассказы о том, что евреи помогали большевикам?
— Таких историй мы почти не слышали, хотя и ожидали. Мы хотели сравнить их с нарративом о «жидобольшевиках» в Польше — там он распространился наиболее широко. Только когда мы задавали наводящие вопросы: а вы знаете, почему немцы решили уничтожить евреев? — нам отвечали, что был такой слух, причем подчеркивали, что это слух. В Латвии крайне мало рассказов о том, что именно евреи встречали советскую власть цветами. Поэтому миф о «жидобольшевистской коммуне» здесь почти не представлен. Зато
респонденты говорят, что евреи быстро пошли на какие-то должности при советской власти.
Однако связывается этот факт с тем, что они очень умные и успешные, и быстро приспособились. Мы слышали некоторый элемент зависти к этой успешности, но чаще со стороны крестьянского населения. Евреи богаче, потому что занимались торговлей. Но в городе, среди интеллигенции мы этого не обнаружили.
Сын врача, например, говорил: «У отца был коллега — аптекарь по фамилии Гордон, они вместе учились в Берлине». То есть — общались на равных.
— Как вы можете объяснить безразличие, которое сограждане проявили во время Холокоста к судьбе еврейской общины?
— Я не могу найти ответа на вопрос, почему можно было уничтожить полгорода, и никто не встал на защиту этих людей, а если кто-то и прятал евреев, то это единичные случаи.
У нас был респондент-долгожитель, поляк, который жил у евреев и работал у них в пекарне. Всему, что он умел делать, он научился у евреев. Когда пришли немцы, и евреев согнали в гетто, ему пришлось вернуться в родительский дом. Он рассказывает, что помогал хозяину, носил ему хлеб, оказывал мелкие услуги — и больше ничего.
В Латгалии, видимо, мало кто мог предположить, что одни соседи будут массово убивать других соседей, а немцев вообще считали культурной нацией.
В то же время местные жители, которые участвовали в расстрелах, были готовы к этому и рады получить имущество. С другой стороны, у нас есть истории выживших, когда убежденные участники карательных операций, помогают «своим евреям», соседям или друзьям. Например: «К папе подошел латышский полицейский и сказал: уезжай, иначе все будет очень плохо. Папа собрал вещи и немедленно уехал». Или в Карсаве был полицай, который знал, что в доме прячут евреев, заходил туда, но не сообщал властям. И таких рассказов много...
