Два дня в Вильнюсе. Понял ли я Литву? Поняли ли меня в Литве? Не уверен.
Практически первое, брат, что мне показали в Вильнюсе – это убранный под стекло фельетон «Сошествие богов» из газеты «Известия» 1959 года. На видном месте, в вестибюле легендарного ресторана гостиницы «Неринга» в столице бывшей братской республики. Неведомый мне автор Ник. Коновалов весьма ехидно описывал модернистский стиль оформления заведения. А так же растраты и завышения стоимости при строительстве этого культового места, где в дальнейшем так полюбили бывать Бродский, Томас Венцлова, Красаускас, Аксенов, Вознесенский, Рождественский... Где играл джаз Ганелина и Тарасова. И где тогдашие гэбисты, брат, могли прослушивать и лицезреть практически всех советских вольнодумцев.
Он, этот самый суровый известинец из 1959 года, критиковал стулья на тонких ножках - аж по семьсот рублей каждый, маленький фонтан в фойе (лучше бы большой и на площади), он скрупулезно посчитал затраты на человеко-место в «Неринге»: по десять тысяч, это ж почти две тогдашние «волги»! Архитекторы Альгимантас и Витаутас Насвитисы, которые столь бездумно расходовали народные средства, в фельетоне не упомянуты, но вот тем, кто обязан был окоротить зарвавшихся модернистов за госсчет, досталось.
Считается, что действенность печати тогда была не чета нынешней, но менялись, к счастью, времена, а не стулья; никто стулья удешевлять не ринулся. Не соскоблил со стен росписи. И, в общем и целом, пережив реконструкцию, “Неринга” осталась прежней, судя по снимкам и тому, что удалось подглядеть в щелочку с разрешения седовласого швейцара-гардеробщика (правопреемника того, что из фельетона, “весь в галунах”): реально поужинать нам не удалось. Оба вечера были откуплены полностью: юбилеи.
Все это – фельетон в рамке на стене из деревянных реечек (страшно модернистский интерьер потом был разменен на пятаки в сотнях советских кафешек от Балтики до Тихого океана), минималистские стулья по семьсот рублей штука, Бродский, написавший про официантку из “Неринги” «подавальщица в кофточке из батиста перебирает ногами, снятыми с плеч местного футболиста”, морозный Вильнюс, десять с ветром, запеканка с грибами и картошкой, завернутая в пергаментную бумажку (поужинали в другом культовом месте), пластинка Ганелина, Чекасина и Тарасова, послушанная уже дома на вертушке “Унитра Фоника”, вечерние хождения в гулких пустых коридорах Вильнюсского университета, одного их старейших в Европе, где на фресках скачут по стенам неодетые крепкие литовские девушки с долгими косами, и вообще все это удивительное путешествие в страну и город, где ни разу я прежде физически не был, но через Красаускаса, Тарасова, Аксенова, а так же иных дорогих мне персон, входящих в мое личное понятие Родины, поскольку родом я из СССР, - все это, конечно, было очень здорово. Духоподъемно. Нетленно, я бы даже сказал – как мощи трех мучеников в вильнюсском Свято-Духовом монастыре, которых извилистой дорогой совместной истории везли сначала в Москву, чтоб спасти от военного лихолетья, а в 1946-м обратно в Вильнюс. Туда – по настоянию будущего патриарха Тихона. Оттуда - из песни слова не выкинешь - по личному указанию Сталина, несомненно иезуитского любителя депортировать и переселять. Святые, брат, трогательно возлежат посреди храма, втроем, рядышком, укрытые синим линчевским бархатом, видны их усохшие ступни в нехитрой обувке, которую регулярно, как и одежды, меняют.
Ну, а еще я выступал в рамках дебатов в клубе “Формат А3”, который ставит своей целью привозить к литовцам гостей из России, где, собственно, всё вышеперечисленное, а так же еще много кой-чего изложил, а потом отвечал на вопросы. После я читал отклики на мой экспромт в литовской прессе.
И думал: как я дошел до жизни такой? Как и когда я, сам того не заметив, превратился в литвоненавистника, во врага, в путинского цепного пса (Шевченко и Леонтьев позлее будут, считают авторы, но и моя пена с клыков была оценена по достоинству), в ностальгирующего монстра, отрицающего оккупацию Литвы Советским Союзом (меня еще и привлекут, боюсь – там существует закон, срок за публичное отрицание; надеюсь, на неграждан не распространяется) и идеологического диверсанта информационных войн.
Я тут о слухе Бродского: “подавальщица” ведь в стихе не просто так, по-литовски официантка – “падавейя”, красивое и такое знакомое русскому уху слово, полное женственной музыки и улыбчивой притягательности.
Я про Томаса Венцлову, который считает, что нынешняя неразбериха всё же лучше советской власти, но не считает неразбериху пределом совершенства. А они – надо разобраться, что за клуб такой, не часть ли он информационной войны, которую я, вместе с прочими тайными и явными недругами Литвы, веду за то, чтобы Путин мог подороже продавать бедным литовцам электричество. Читал я все это и думал: кого, брат, это мне напоминает? “Органам советского контроля надо как следует разобраться…” Да Ник. Коновалова с его фельетоном! Бегут, брат, люди от всего советского и большевистского – а как легко в него же и вваливаются!
Вот, скажем, задает мне журналист вопрос, как раз про то самое электричество: почему Россия литовцам продает его так задорого? И не является ли это частью коварного плана России по удушению свободолюбивой республики? (Черт, я уже сам напоминаю Ник. Коновалова, хотя практически только цитирую). Я отвечаю: в годы, которые вы упорно называете оккупацией, у вас была построена Игналинская атомная станция. Она произвела 309 миллионов киловатт-часов, электроэнергии, что, попросту говоря, означает: электричества в Литве было хоть залейся. И Аксенов, когда сидел в “Неринге”, набрасывая на салфетке план нового романа “Любовь к электричеству”, не зажигал свечи. И Григорий Канович, который теперь не литовский писатель, а писатель, работавший на территории Литвы, свою трилогию “Свечи на ветру” писал при электрическом свете. “Электричество в полдень продолжает гореть в таверне…” – это опять Бродский, кому мало! Электрические лампочки еще в детстве задевали головой Сабонис и Марчуленис.
Да, после Чернобыля всем стало страшно, страшней, чем сейчас – после Фукусимы. И Евросоюз сказал выключить АЭС. И дал на это 812 миллионов долларов, потому что это трудное и дорогое дело - АЭСы выключать. Всё так? Я ничего не перепутал?
Вы же сами хотели – первые ! – вон из Союза. Да в Евросоюз. Тот построил, этот запретил – такая вот разница между Союзами. Теперь, брат, вы с прочими совершенно равны перед бездушним Газпромом и прочими энергетическими монстрами. Равны. “Равенство, брат, исключает братство. В этом следует разобраться” – это опять-таки Бродский, чтоб уж тебя, брат, окончательно доконать.
Льготные цены есть, как не быть, но для Белоруссии и Казахстана, поскольку они соратники по Таможенному союзу. Вы в свое время приняли политическое решение не продавать русским Мажейкяйский нефтеперерабатывающий завод, а приняли политическое решение продать его полякам, известной нефтедобывающей державе. Исполать! И зря, брат, вы нас корите нашим, якобы политическим решением обнаружить неожиданную ветхость трубы, что спокон веку к заводу шла из России, да и закрыть на ней краник – труба ветха, а танкеры наши быстры: теперь поляки покупают нефть у Gunvor, есть такая международная компания-нефтетрейдер, может, слыхали? Конечно, дороже получается маленько, но «равенство, брат, исключает братство».
Вообще вы меня в этот разговор сами втянули. Я вообще не по этой части! Поговорить бы про кино, про Жебрюнаса с Жалакявичусом. Я до сих пор считаю, что «Никто не хотел умирать» - один из самых глубоких фильмов советского периода. И ведь снят, вроде, в годы, когда ничего было нельзя. Ан нет, можно, талантливым, мудрым всегда можно. Ограниченным и серым – всегда нельзя. Всегда что-то мешает. Во мне, помню, этот фильм многое разворошил, отучил меня от плоского понимания истории. А снят как Грицюсом! Черно-белое кино, не серое, не стертое.
Нельзя, брат, чтобы у нас, на постсоветском пространстве, победила ограниченность и серость. И злоба. Одни, мол, маршируют с портретами Сталина – другие в мундирах СС. Это нас обманули, брат, жизнь – пусть и черно-белая – но ярче и шире, и сложней, и трагичней, и светлее.
Ладно, про такое не стоит без стопки водки под котлету по-киевски. И в следующий раз – точно в «Неринге». Переименовали, говоришь, ту фирменную аксеновско-красаускаскую (вот и напиши фамилии ваши правильно, клавиатура плавится) котлету? А водку? И слава богу. Хоть я теперь и «враг Литвы», а виза шенгенская. Наверное, пустят еще разок.
