«Палач в белом халате»: после войны советские спецы поймали нацистскую медсестру Гунь. Ее сгубил самогон и разговоры
Гражданку Гунь, уроженку Одесской области, беспартийную, прежде не судимую, работавшую в 1946 году медсестрой на пристани Череповца, сгубил самогон. Во время вечеринки в общежитии для спецпоселенцев на улице Ленина, изрядно выпив, она во всеуслышание заявила: «За то, что Советская власть осудила мою мать на 10 лет, я отомстила этим советским гадам, когда умерщвляла их военнопленных...» Эти слова дошли до местных оперативников, после чего и завертелся маховик следствия, открывший страшную правду о преступлениях, творившихся когда-то в одном из немецких госпиталей.
Важно понимать, что после Победы в Советский Союз из Германии хлынул огромный поток репатриантов. Вместе с бывшими военнопленными на родину возвращались и миллионы гражданских лиц. Тех, кто во время войны был насильно угнан на чужбину, а еще тщательно скрывавших свое прошлое бывших полицаев и предателей, служивших в немецких частях, но перед маем 1945-го успевших переодеться в гражданскую одежду.
Выявить в этой массе всех пособников нацистов было нереально. После прохождения формальной проверки толпы садились в эшелоны и ехали на восток. Большинство отправлялось прямиком домой, но были и те, кого направляли в спецпоселения под присмотр негласных осведомителей. И это порой приносило свой результат.
Спецпоселенцы, имевшие пусть ограниченную, но свободу передвижения, жили по-разному. Попадавшие на лесозаготовки работали по 10 - 12 часов в сутки, тем же, кто оседал в городах, было намного легче. Тут и вечеринки с алкоголем, и возможность обновить гардероб. В комнате той же Гунь при обыске нашли массу дефицитной в ту пору одежды. По описи значились: пять кофточек, несколько платьев, халаты, шелковые трико, костюм, три юбки и «дамских рейтуз - 4 штуки».
Но следователей, естественно, интересовало не происхождение гардероба, а тайная сторона жизни подозреваемой, пытавшейся первоначально выдать себя за человека, насильно вывезенного в Германию. И пусть не сразу, но с помощью свидетелей и полученных ответов на запросы почти все тайное стало явным.
Елена Карловна Гунь была из семьи зажиточных немецких колонистов, что до войны компактно жили под Одессой. В 1937-м ее отца раскулачили, а мать якобы за антисоветскую агитацию отправили на 10 лет в лагеря. Но на самой Елене, уже успевшей к тому времени получить начальное медицинское образование, это никак не сказалось. Она продолжала работать в одесской городской больнице, была даже назначена на должность старшей медсестры.
После того как в город вошли немецко-румынские части, Елена сама предложила оккупантам свои услуги, не забыв рассказать про репрессированных родителей. Проводивший собеседование немецкий офицер одобрительно кивнул, тут же предложив место старшей медсестры в немецком госпитале. Там Елена проработала до весны 1944-го, получая неплохой паек и денежное довольствие.
Когда с востока стал доноситься гул канонады, свидетельствующий о скором приближении Красной армии, вместе со своими новыми хозяевами Гунь уехала в Германию, где осела в Дюссельдорфе. Официально получила немецкое подданство, новый паспорт и старую-новую работу старшей медсестры в местном госпитале.
В нем находились как немецкие солдаты, так и (в отдельном блоке) раненые красноармейцы, попавшие в плен. Об этом блоке ходила недобрая слава: мол, там военнопленных не столько лечат, сколько используют как расходный материал для проведения бесчеловечных опытов. И уже после войны этому нашлось подтверждение.
Из показаний Елены Гунь: «Почти каждый день немецкий персонал госпиталя под руководством врача Плетенберга умерщвлял нескольких раненых красноармейцев. Это производилось следующим образом: уколом шприца в кровеносный сосуд руки или ноги впрыскивалось 10 - 20 кубиков яда. Человек сразу же начинал чернеть и через 10 - 15 минут в тяжких судорогах умирал. Обычно на второй день немецкие врачи вскрывали трупы с целью изучения действия отравляющих веществ. Говорили, что яд в первую очередь воздействует на мозг и на сердце...»
Сама Гунь и на следствии, и на суде призналась только в одной сделанной ее руками смертельной инъекции (вполне понятно, защищала себя). Мол, когда Плетенберг передал ей шприц и велел уколоть раненого красноармейца в бедро, она не посмела ослушаться. Но увидев, что от сделанного ею укола человек забился в судорогах, она якобы сама от ужаса упала в обморок (и это после многолетней практики работы с тяжелоранеными солдатами! - Прим. авт.), и больше ей самой «колоть» уже не доверяли.
Вместе с тем свидетельские показания говорят, что она постоянно участвовала в этом процессе. На той самой вечеринке медсестра говорила о нескольких умерщвленных красноармейцах. Да и, судя по ее должностному окладу в немецком госпитале в 350 рейхсмарок, эти деньги ей явно платили не просто так. Для сравнения: рядовые вермахта тогда получали 30 - 40 марок, а офицеры в звании лейтенанта - 220.
Военный трибунал Вологодского гарнизона приговорил Елену Гунь к высшей мере наказания с конфискацией имущества. Военная коллегия Верховного Суда СССР, где рассматривалась кассационная жалоба обвиняемой, не нашла оснований для смягчения приговора. 11 октября 1946 года он был приведен в исполнение.
Источник: Романов В. Охота на карателей длилась долго // Красный Север. 2019. № 47. 1 мая