За последние месяцы польские политики в Европе стали одними из наиболее активных поборников «альтернативной истории», в рамках которой и Освенцим освобождали украинцы, и Волынская резня — ничего особенного, и Парад Победы в Москве — «символ нестабильного мира». О разнице между польской академической и политической историей порталу RuBaltic.Ru рассказала доктор исторических наук, профессор кафедры истории южных и западных славян Исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Лариса ЛЫКОШИНА:
- Лариса Семеновна, как в современной польской историографии представляется история Второй мировой войны?
- Я бы не взяла на себя смелость давать обзор всей польской историографии, но, конечно, польские историки относятся к числу ученых, работающих активно, плодотворно и вполне добросовестно. Институт Национальной памяти. Его роль в формировании исторического сознания неоднозначна, но тем не менее он обладает огромным количеством архивов: 58 км полок архивных документов находятся в распоряжении тех историков, которые работают в Институте Национальной памяти. Поэтому польские историки обладают мощной документальной базой и создают достаточно серьезные фундированные исторические исследования, к которым трудно придраться — они действительно сделаны добросовестно.
Я хочу провести разграничение: историография — это одно, а историческая политика — это совсем другое.
В исторической политике историография может использоваться как инструмент для достижения определенных политических целей. Историческая политика — это целенаправленное действие властей: президента, премьера, парламента, высказывания отдельных политиков. Это не значит, что историки не принимают в этом участия. Вот, например, один историк из Вроцлавского университета выступил недавно с решительным осуждением деятельности украинских националистов и за это поплатился работой. Его уволили. Потому что в Польше не так все прекрасно-демократично, как нам может казаться отсюда, издалека. Если ты вдруг возьмешь неверную с точки зрения власти ноту, то за это можешь поплатиться. И это — не единственный случай.
Но среди польских историков есть ученые, которые не боятся говорить откровенные и нетрадиционные вещи. Есть профессор Бромислав Логовский. После крымских событий польская политическая элита осудила происходящее — «аннексия», «плохо». А вот Логовский вспомнил, что не надо особенно-то полякам выступать по этому поводу, потому что в 20-е годы была такая история: когда после Версальского мира Вильнюс оказался в составе Литвы, а Вильнюс — сердце многих поляков, поляки устроили так называемый бунт Желеговского. Один из генералов по фамилии Желеговский идет со своей армией на Вильнюс, завоевывает и занимает город, проводит референдум, результаты которого были заранее известны — естественно, что большинство жителей высказалось за присоединение к Польше. Была создана Срединная Литва — такое государство в самой Литве — и эта срединная Литва присоединилась к Польше и была в ее составе до 1939 года. Вильнюс стал польским вот таким путем. И есть люди, которые осознают, что ангелы в белых одеждах летают по небу, а среди политиков и историков — как польских, так и российских — вряд ли мы найдем этих самых ангелов.
Если покопаться поглубже, то можно найти все что угодно, и не надо спешить с осуждениями, писал профессор Логовский. Хотя он тоже не считает, что все хорошо, что делает Россия, но мысль его такая: все не без греха и все преследуют свои национальные интересы. И мне кажется, это ключевая идея. У Польши свои национальные интересы, у нас — свои, и не всегда они совпадают, и некоторые ситуации неразрешимы.
- Как Вам кажется, трактуется ли сейчас в общественном дискурсе освобождение Польши от фашизма Красной Армией как вторая оккупация?
- Эта мысль присутствует, даже господствует. Мы должны с сожалением констатировать, что для многих поляков забыты те ужасы гитлеровской оккупации, которые были, и мысль о том, что «мы не получили свободы» и «Красная Армия пришла не освободить, а чтобы решить свои геополитические задачи», есть. В Польше были люди, которые получили возможность социального аванса при социализме — то есть продвижения по социальной лестнице: крестьяне получили земли, все начало развиваться, как это бывает при социализме. Но это не значит, что все польское общество было в восторге от изменения общественного строя. Эта проблема есть, и она достаточно широко распространена.
Все зависит от того, как расставить акценты. По плану Гитлера, если бы он был осуществлен, поляков могло и не быть, во всяком случае, на 2/3. Польша вовсе не входила в число тех, с кем Гитлер хотел бы сотрудничать. Тут ведь — интересная вещь! Были польские политики и мыслители еще до войны, которые хотели сотрудничать с Гитлером: Студницкий, Цат-Мацкевич. Но Гитлеру-то это не было нужно, он другие ставил перед собой цели.
В течение войны Гитлер тоже поменял свою политику: она вначале была жестко-антипольской, направленной на уничтожение — ведь погиб 21% поляков. А потом, когда увидел, что дела идут не так хорошо, как он предполагал, попытался политику свою немного изменить, поощряя поляков, которые воюют против Советского Союза. Но акцент делается не на это, а на то, что Красная Армия принесла зависимость от Москвы.
- Складывается впечатление, что Варшавское восстание часто представляется в таком ключе: Красная Армия подвела поляков, было поднято восстание, а РККА специально не помогла?
- Я не военный историк, но, насколько мне известно, РККА не наступала на Варшаву в силу объективных причин: они и так понесли уже большие потери, когда форсировали Вислу, и трудно было перейти на тот берег. Красная Армия пришла уже настолько истощенной в боях, что взять город с ходу уже просто не могла — это первое. И второе — восстание не было согласовано со Сталиным, то есть поляки, которые так дорожат жизнями своих сограждан, почему-то считают, что наши должны были умереть в любом случае, но это же нелогично? Почему мы должны были броситься и умереть за непонятные цели? Восстание же зачем было нужно — чтобы встретить красных хозяевами, такая была установка: освобождайте от немцев населенные пункты и встречайте Красную Армию как хозяева, потому что мы у себя дома, а они к нам приходят. Это трагедия польского народа, естественный ход истории которого был нарушен в 1939 году.
Хотя говорить о дружбе Польского государства и Советской России не приходится: поляки вынашивали планы расчленения Союза, всем известна политика прометеизма, которую проводил Пилсудский. Польские «прометеи» хотели нести огонь свободы в Советский Союз, и этот огонь должен был подпалить те веревочки, которые связывают наши народы, чтобы все распалось. И ведь сейчас такая же идея — чтобы распалась Россия.
Польша и Советский Союз всегда были геополитическими противниками. Этим и объясняются сложности в истории.
- Можно ли сказать, что все попытки разобраться в хитросплетениях польско-украинской истории, в том числе связанной и с Волынской резней, сейчас блокируются со стороны властей в угоду европейским интересам?
- Я бы с вами согласилась, если бы вы мне задали такой вопрос какое-то время назад, потому что действительно складывалось такое впечатление, что Комаровский, будучи в Киеве, допустил, чтобы закон, который реабилитирует Украинскую освободительную армию, был принят. Но сейчас реакция польских властей последовала, и Комаровский осудил принятие закона.
Интересно, что тема Катыни всегда выдвигается на первый план, хотя там расстреляно более 20 тысяч польских граждан, а на Волыни — более 100 тысяч. И тем не менее Волынь все время уходит на второй план во имя нынешних политических интересов: с Россией выгодно сейчас не дружить и обвинять ее в агрессивных намерениях. А с Украиной дружить выгодно и выгодно подталкивать ее к принятию западных ценностей. К сожалению, мы смотрим на историю сквозь политические очки.
- Как бы вы охарактеризовали деятельность российско-польской комиссии историков, направленную на поиск общих точек соприкосновения? Насколько этот проект был успешен?
- На мой взгляд, очень успешен: вышла книга «Белые пятна. Черные пятна», вышла и на польском, и на русском. Как она выглядит: статья польского историка — статья русского историка, причем, с разными позициями. И мне показалось, что это плодотворно и конструктивно. И было назначено заседание, которое, однако, поляки отменили, потом у что их не устраивает то, как развиваются события на Украине. То есть приносится в жертву с трудом налаженная совместная деятельность историков, что еще раз подтверждает: никакой независимости от политики нет в исторической науке.
- Можно ли сказать, что российско-польский опыт поиска диалога наиболее успешный среди подобных попыток России с другими странами Восточной Европы?
- Нет, в пример я бы никогда не поставила польско-российские отношения. После 1989 года (а до этого все было понятно) бывало по-разному. Вначале было очень плохо, потом был период, когда у власти находилось правительство Туска и президент Комаровский — это было хорошее время, когда, казалось, возобладал прагматизм. Было много контактов на разных уровнях — и дипломатических, и торговых. Контакты налаживались, и даже крушение самолета в Смоленске, казалось, этим контактам не навредит. Но вышло наоборот: как раз после 2010 года отношения стали опять ухудшаться, поляки в значительной степени не поверили, что это катастрофа (и многие не верят до сих пор, целых 30%!), считая, что это — целенаправленные действия российских властей.
В Польше долгие годы шла польско-польская война: битва между партиями Качинского и Туска. Туск говорил: будем воспринимать Россию такой, какая она есть. Качинский активную антироссийскую политику проводил, оба Качинских. И после событий на Украине по отношению к России все польские партии сплотились в едином антироссийском порыве. Среди сил, выступающих в Польше за Россию, — социал-демократы, у которых несколько процентов, Корвин-Микке, правые партии, у которых тоже пара процентов. Но серьезные крупные партии занимают откровенную антироссийскую позицию, основанную на неприятии нашей политики на Украине.
И более 70% поляков считают, что Россия — главный враг Польши.
- Возможно ли, на Ваш взгляд, что придет время, когда прагматизм победит?
- Конечно, это обязательно случится! Мы же соседствуем, и поляки не заинтересованы терять такой рынок, как Россия. И приграничных конфликтов у нас нет. Повод для конфликта — это давние исторические обиды, геополитическое соперничество, то есть проблемы скорее иррациональные, корни которых надо искать в глубине веков, но они тянутся и тянутся. И преодолеть их так просто не удается. И выглядит это так: "Польша идет на Запад, к свободе и демократии, а Россия — страна не европейская, страна диктатуры, нарушающая демократические принципы". Разные системы ценностей, разный цивилизационный код двух стран. Насколько это верно — тут уже можно поспорить.
