На фоне развивающегося украинского кризиса, в политической жизни Прибалтики господствует антироссийская истерия, пиком которой можно назвать громкое заявление президента Литвы Дали Грибаускайте. Подобные антироссийские настроения были характерны для прибалтийских элит на протяжении всего постсоветского периода, что находило выражение в риторике о России как об историческом агрессоре и колонизаторе, от которого необходимо отгородиться. Но имеют ли эти обвинения реальную основу? Об исторической традиции отношений России со своими национальными окраинами, в частности с прибалтийским регионом, портал RuBaltic.Ru узнал у кандидата исторических наук и преподавателя исторического факультета МГУ Фёдора ГАЙДЫ. Предлагаем вашему вниманию первую часть беседы:
- Фёдор Александрович, как складывалась национальная политика России во второй половине XIX – начале ХХ века?
- В первую очередь, важно понимать, что национальные окраины России имели крайне неоднородный характер. С одной стороны, были западные окраины, которые находились на высоком политическом уровне развития. Существовало и Закавказье. А если речь идёт о Центральной Азии, которая входит в состав России как раз во второй половине XIX века, то там уровень развития был совсем другой, причём во всех аспектах. Соответственно, это означало, что национальная политика в России как таковая не может быть однородной.
Ещё один важный момент заключается в том, что Российская империя по своему характеру не была колониальной.
- То есть говорить о том, что у России были колонии, некорректно?
- Говорить о том, что у России были колонии, нет смысла, поскольку Российская империя не осуществляла системной политики перераспределения материальных благ из своих окраин в центр. Она не выкачивала свои «колонии», чем занимались основные колониальные империи, будь то Англия, Франция или ряд других.
Если говорить о развитых западных окраинах Российской империи, то они скорее получали гарантию некой безопасности в обмен на это, они не финансировали метрополию. Фактически, Россия принимала на себя определённые обязательства, но при этом в рамках империи эти регионы продолжали собственное развитие.
Если говорить о восточных территориях, о той же Средней Азии, то хлопок, казалось бы, Российская империя должна была начать вывозить. Тем не менее, этот регион до начала ХХ века не обеспечивал страну значительным количеством хлопка. Только в начале ХХ века можно говорить о том, что этот поток приобрёл какой-то серьёзный характер. Присоединение Средней Азии имело внешнеполитическое значение, это было сделано превентивно, чтобы не дать Англии возможность распространить на неё своё влияние. Иными словами, это было движение навстречу британской Индии.
- Существовала ли какая-либо специфика в отношениях центра и западных окраин империи? Какие исторические традиции можно выделить?
- Изначально речь шла о попытке выстроить некую естественную границу и достигнуть неких естественных рубежей, которые было бы удобно оборонять. Почему, к примеру, Польша присоединяется в начале XIX века? Именно потому, что в своё время, а именно в эпоху наполеоновских войн, Герцогство Варшавское было плацдармом наступления на Россию. По итогам Венского конгресса Царство Польское переходит к России. Причём происходит это на правах широкой автономии. Царство Польское было связано с Россией только тем, что у них был единый монарх, который в России был Императором Всероссийским, а в Польше – Королём Польским, или Царём Польским, как его тогда называли. Только после первого польского восстания Польша лишилась конституции, а потом её пытаются постепенно инкорпорировать в состав империи, но не ранее этого. Иными словами, это был ответ на борьбу польской шляхты за независимость от России.
Если мы говорим о Прибалтике, то вхождение так называемого Остзейского края, то есть нынешней Латвии и Эстонии, в состав России произошло при Петре I как результат договорённости между ним и остзейским дворянством, которое, войдя в состав империи, сохранило все свои привилегии и сохраняло их в течение 200 лет.
Только в конце XIX века предпринимаются серьёзные попытки инкорпорировать (с ограничением привилегий) остзейское дворянство в единое имперское пространство. В конце XIX века Дерптский университет, нынешний Тартуский, переводят с немецкого языка на русский. А до этого преподавание шло на немецком языке, это был местный университет, который обслуживал местные интересы.
Финляндия, которая в начале XIX века входит в состав России, как известно, не имела никаких особых прав в составе Швеции, а в Российской империи она получает политическую автономию. То есть, фактически, входит на правах государства. И её тоже связывает с центром империи только то, что российский император является Великим князем Финляндским. Финляндия получает конституцию. И, поскольку финны не устраивали никаких восстаний, эта конституция продержалась около ста лет. Только в конце XIX века начинаются попытки инкорпорирования Финляндии в единое имперское пространство, объединяется таможня и Вооружённые силы. Хотя при этом серьёзно вопрос русификации не поднимался даже в начале ХХ века. В Финляндии всё равно официально функционировали два языка – шведский и финский, и серьёзной русификации не происходило.
- Правильно ли будет сказать, что центр Российской империи был настроен не только на то, чтобы использовать эти земли в интересах империи, но и на то, чтобы эти территории развивать и сохранить за ними определённую долю автономии?
- В той или иной степени, но инородность этих окраин - как западных, так и окраин Закавказья и Центральной Азии - осознавалась очень хорошо. Центральная администрация понимала, до последних 20 лет империи, что сохранение местных административных, культурных, образовательных и даже политических особенностей и институтов является залогом того, что эти земли будут лояльны по отношению к Российской империи. Попытки навязать свои порядки могли стать причиной серьёзных противоречий.
Другое дело, что русификация иногда была вызвана серьёзными причинами. В той же самой Финляндии это было вызвано тем, что она достаточно близко находится к Германии, а значит, эту территорию надо защищать и размещать там российские гарнизоны, укреплять обороноспособность. После этого и начинаются попытки инкорпорирования.
- А что произошло в начале ХХ века?
- В 1905 году в Финляндии была полностью восстановлена автономия, было введено всеобщее избирательное право.
Кстати говоря, на тот момент в Европе и мире в целом этого ещё нигде не существовало. А в Финляндии в том числе и женщины получили избирательные права. Что, кстати говоря, впоследствии частично спровоцировало введение всеобщего избирательного права в Норвегии в 1913 году.
В значительной степени это восстановление автономии снимало русско-финляндские трения, но в силу того, что сохранялась необходимость поддержания обороноспособности в балтийской зоне, при Столыпине этот вопрос снова возникает, и тогда уже укрепляются российские гарнизоны, что вызывает определённую напряжённость. Но надо отдать финнам должное: они сохраняют спокойствие, потому что понимают, чем может закончиться любая попытка воспользоваться ситуацией. Надо сказать, что там были сильные прогерманские настроения, но, тем не менее, финны сидели тихо.
- Каково было значение Прибалтийского края для России?
- Россия делала достаточно большую ставку на остзейское дворянство. То есть на потомков крестоносцев, которые присягнули Петру на условиях сохранения за ними всех дворянских привилегий. Потом они были верными слугами русских царей, и по XIX веку мы видим, что примерно четверть бюрократии – это немцы, и основная масса этих немцев – это остзейцы, дворянство трёх губерний – Эстляндской, Лифляндской и Курляндской. Местное крестьянство (латыши и эстонцы) находилось под полным контролем немецкого дворянства. Затем на этих территориях по инициативе местного дворянства было отменено крепостное право на условиях сохранения всей земли в их руках. И вышло, что отмена крепостного права положение крестьян ухудшила, потому что это было сделано именно в интересах дворянского сословия.
В XIX веке в прибалтийском регионе постепенно наступает «национальное пробуждение» эстонцев и латышей.
Кстати, первое национальное движение в истории Эстонии и Латвии связано с событиями, произошедшими во второй половине XIX века, когда пошёл процесс обращения крестьян в царскую веру, то есть в православие. Почему это началось? Потому что тем, кто обращался в православие, обещали дать хорошую землю в Новороссии.
И этот процесс был административно прекращён просто в силу того, что правительство опасалось ослабления лояльности со стороны остзейских дворян. Власть фактически поддержала позиции лютеранства, потому что была в этом прямо заинтересована. Как бы то ни было, эстонское и латышское национальное сознание формировалось, формировалась местная интеллигенция, усиливались связи латышской интеллигенции с московскими славянофилами. Они поступали в Московский университет, не хотели поступать в Дерптский, потому что там преподавание велось на немецком языке. Учили русский и приезжали в Москву, а потом возвращались к себе.
В конце ХIХ века в связи с появлением Германской империи возникает опасность, что остзейцы могут переориентироваться и перестать быть лояльными к России. Возникала угроза того, что настроения в Прибалтике могут поменяться в неблагоприятную для России сторону. Но это была потенциальная опасность, потому что каких-либо фактов о реальной опасности у нас нет. Именно в связи с этой потенциальной угрозой началась русификация, и именно в это время Дерптский университет перевели на русский язык обучения и переименовали Дерпт в Юрьев.
Когда в 1905 году началась революция, власть опомнилась и попыталась опять восстановить хорошие отношения с остзейцами. Отчасти это удалось: у Столыпина, к примеру, складывались хорошие отношения, потому что у него была немецкая родня. А в 1914 году всё переменилось, потому что остзейцев стали подозревать в прогерманских настроениях, начались гонения. В это время активно формировались добровольческие части из местного населения, в частности знаменитые «латышские стрелки». Как вы знаете, позже они сыграли существенную роль во время Гражданской войны в России, выступая на стороне красных. В красных они видели ту силу, которая поможет им добиться создания независимой Латвии с преимущественными правами латышской нации.
- Получается, что у прибалтийских народов нет оснований для исторических обид и повода говорить о подчинении Россией малых народов и их колонизации?
- Вообще говоря, латышское и эстонское национальное пробуждение было в конце XIX – начале ХХ века, когда они родились как нация.
Иными словами, их в принципе не было. Не было серьёзной литературной и культурной традиции, выше бытового уровня ничего не поднималось. И это национальное пробуждение стало возможным только благодаря Российской империи.
А та система, которая существовала примерно со времён Ливонского ордена, имела в своей основе принцип расовости, что в данном случае означало национальную и этническую сегрегацию и раздельное проживание, по большому счёту. Долгое время латышский или эстонский крестьянин не имел права войти в немецкий регион, а все города были немецкими. Земельная собственность также была немецкой. То есть это были совершенно бесправные люди. И только благодаря российской государственной политике они постепенно начинают добиваться какого-то признания своего статуса. Без ситуации Первой мировой войны вообще не могло возникнуть условий для создания какой-либо независимой Эстонии и какой-либо независимой Латвии.
- Прибалтийские элиты сейчас постоянно говорят о попытках России якобы снова "оккупировать" или "колонизировать" эти страны. Остаётся ли этот регион интересным для России в настоящее время?
- Смотря с какой точки зрения. Если говорить об экономической стороне, то значение Прибалтики для современной России – это транзит. Но по мере того как Россия создаёт свои порты на Балтийском море, значение этого транзита постепенно ослабевает.
Значимой промышленности в Прибалтике, насколько я знаю, уже нет. Если она есть, то она в значительной степени контролируется российской стороной. Консервные заводы в Латвии, например.
Сельское хозяйство... Россия заинтересована в развитии собственного сельского хозяйства. И в последнее время для этого создаются соответствующие условия в виде тех же самых санкций.
Но есть и политическая составляющая, и гуманитарная. С точки зрения внешней политики, нахождение этих стран в НАТО для России является угрозой. С другой стороны, это не значит, что теперь этот регион должен стать для России главным приоритетом, и по этой причине его надо оккупировать. Это бессмысленная эскалация ситуации. Это будет просто означать, что размещение там какой-либо авиации НАТО будет серьёзной угрозой.
Что касается гуманитарной составляющей, то в Латвии и Эстонии живёт очень значимое русскоязычное меньшинство. Соответственно, меньшинство в некоторой степени ущемлено в своих правах, что составляет большую проблему. Я могу понять, что латыши и эстонцы, осознавая себя небольшими народами, очень болезненно воспринимают возможность постепенного исчезновения собственных языков. Перспективы существования латышского и эстонского языков в течение, скажем, ста лет не очень понятны. Особенно с учётом интеграции и других процессов. Кроме того, наблюдается большой отток населения из этих стран на Запад.
Сейчас их население соответствует населению в 1958 году, отток колоссальный. В этой ситуации местные национальные элиты, конечно, начинают беспокоиться и иногда прибегают к радикальным способам решения проблемы.
Но прибегая к ним, а именно ущемляя культурные права русскоязычных, отгораживаясь от них, создавая барьеры для русского языка, они проблемы не решают, а усугубляют. Мне представляется, что в этом случае в Латвии и Эстонии русское меньшинство замыкается на себе, его агитировать не получится. Оно чувствует, что его ущемляют и презирают, оно в ответ само презирает, и проблема консервируется в её кризисной ситуации. Неизвестно, что будет происходить с государственностью, но любой кризис, будь он политический или экономический, будет приводить к тому, что эта проблема национального противостояния будет усугубляться. Причём по внутренним причинам, без помощи России.
- Как можно было бы решить этот конфликт?
- Думаю, что можно, если бы было больше русскоязычных СМИ, если бы русский язык имел хотя бы какой-то статус в Латвии и Эстонии. Ведь это родной язык значимого процента населения. Если бы это было в другой европейской стране, то такую ситуацию даже невозможно было бы представить. Например, в Финляндии: несколько процентов шведского населения, но шведский – второй государственный язык. А в Эстонии русских гораздо больше, чем шведов в Финляндии, и русский язык не имеет никаких прав и не рассматривается ни на каком государственном уровне.
Правительства этих стран не делают ничего, чтобы проблему разрешить, они только ухудшают её. И получается, что русскоязычное население видит политическую жизнь своей страны через эти проблемы, а это очень плохая ситуация. Если им обеспечивается нормальное образование на родном языке, если их постепенно включают в политическую жизнь, то ситуация сама начинает решаться. Быстро она не решится, но постепенно решить можно.
Я не думаю, что русские склонны к какому-либо агрессивному национализму, но когда на них начинают давить, то они неизбежно начинают проявлять враждебность.
Инкорпорирование возможно, и я бы даже сказал, что в рамках ЕС оно нормально. Но почему-то Евросоюз эту проблему в упор не видит.
Продолжение следует...
