Судебное заседание военного трибунала Белорусского военного округа проходило в Гомеле 4–5 октября 1965 года. В зале царило напряжение: палачи отводили глаза.
З свидетельских показаний Ивана Семченко. До Великой Отечественной войны он жил с родителями в деревне Переволока Речицкого района. Отец ушел в партизанский отряд, поэтому семья вынуждена была прятаться в лесу. Примерно в феврале 1943 года сын с матерью решили пойти в деревню и посмотреть свой дом, но были схвачены полицаями.
«…Мама сказала: «Идем сынок, вместе будем умирать». Мне тогда было восемь лет, и я вместе с матерью пошел по улице. Группу арестованных сопровождали 5–7 полицейских и староста деревни. В пути староста показал еще на один партизанский двор. В нем полицейские забрали Смольскую Наталью с тремя детьми, один из которых был грудной. Я помню, что среди арестованных по улице вели Евкович Анастасию с девочкой лет восьми, Дорох Марфу с тремя малолетними детьми… Нас посадили на сани.
Когда подводы выехали за деревню, то они были остановлены, а нам скомандовали становиться. Всех привезенных отвели метров на сто от дороги и поставили в шеренгу. Я увидел, что первым из строя вывели Смольского Петра, ему скомандовали: «Ложись». Он поднял руки и крикнул: «Прощайте, товарищи» и сразу же упал. Двое полицейских выстрелили ему в спину. Вслед за этим скомандовали ложиться и остальным. Женщины и дети начали кричать и плакать. Я упал лицом вниз на руки. Когда раздался выстрел, то у меня в ушах сильно зазвенело. Вскоре я почувствовал, что ранен, но еще живой, лежал, не подавая признаков жизни. Слышал, как полицейские простукивали ногами расстрелянных, чтобы убедиться, все ли мертвы. В это время закричал грудной ребенок Смольской Натальи. Один из полицейских вернулся и пристрелил его, а потом все каратели сели на подводы и уехали.
Я все лежал на снегу, руки начали замерзать, и вдруг услышал голос: «Кто живой, вставайте». Я сразу же узнал голос Евкович Анастасии. Я поднялся, но стоять на ногах не мог и упал, так как был тяжело ранен. Пуля сзади через шею прошла в правую щеку. Евкович Анастасия сняла с Дейкун Акулины большой платок, завязала мне голову, и мы ушли. Живой оказалась, кроме нас двоих, еще Дорох Мария».
Дорох Мария свидетельствовала: «Сама я ранена не была, но лежала рядом с убитой матерью и не подавала вида, что я жива. Полицейские приподняли меня и бросили, посчитав за мертвую. В ту ночь были расстреляны моя мать и две родные сестры. Сколько было полицейских во время расстрела нас на Переволоке, я затрудняюсь сказать, но на каждой подводе их было по два-три человека».
Трое оставшихся в живых жителей вернулись в деревню. Всего, по словам уцелевших, в тот вечер было расстреляно 11 человек.
Утром сельчане выкопали на кладбище общую могилу и захоронили погибших. Лиц нельзя было распознать, так как в них стреляли разрывными пулями.
На момент рассмотрения дела Иван Семченко проживал в Одессе, а Мария Дорох (Стругачева) – в Приморском крае. Женщина восемь суток добиралась до Гомеля только для того, чтобы посмотреть в глаза убийце и рассказать страшную правду. Благодаря уличающим показаниям жертв удалось разоблачить преступника, который, скрывая свое прошлое, спокойно пас колхозный скот в деревне Кравцовка Гомельского района. Звали этого изверга — Иван Симонов.
Со скамьи подсудимых он подтвердил, что потерпевшие дали правильные показания и пояснил, что арестованных к месту расстрела сопровождали староста деревни, командир взвода спецотряда по борьбе с партизанами Андрей Ковалевский, а всего 15 полицейских. Отметил, что и он произвел два выстрела в людей…
Еще одним задержанным полицаем, представившим перед судом, был Мельников Степан. Как он ни скрывался по разным городам Советского Союза, как ни прятался под чужими именами, через 20 лет после Великой Отечественной пришлось отвечать за измену Родине, за пытки и расстрелы мирных граждан.
Дезертировав из Красной армии в начале войны, он вернулся к семье в деревню Солтанов Речицкого района, где прежде работал строителем. Но уже в начале 1942 года добровольно пошел служить оккупантам. Ему выдали винтовку с повязкой помощника урядника Солтановской волости и окладом 45 оккупационных марок. Старания полицая Мельникова были замечены немцами, и летом 1942 года он становится начальником Речицкой тюрьмы. Стремясь выслужиться перед оккупантами, лично допрашивал и истязал заключенных, участвовал в их расстрелах.
Из приговора военного трибунала Белорусского военного округа от 5 октября 1965 года:
...В начале августа 1942 года полицейскими Речицкого особого отряда полиции и немцами из местной тюрьмы были отконвоированы за город и в противотанковом рву расстреляны: Мыткин Даниил, Помоз Дмитрий, Бровка Тимофей, Герасимович Кондрат, Озеров Алексей, Казак Григорий, Кузьменок Андрей и члены их семей, всего 16 человек, среди которых были женщины и дети.
Участвуя в этой карательной операции, Мельников и Симонов вместе с другими полицейскими и немцами конвоировали указанных граждан к месту расстрела и стреляли в них из винтовок.
Что интересно: свидетелями по делу проходили... бывшие полицаи Василий Ковалевский, Михаил Сташук, Владимир Попков, Федор Казаченко. Возвратясь из заключения спустя 10 лет с небольшим, они стали работать на речицких предприятиях, встречались на улицах со своими жертвами. При этом не испытывали ни стыда, ни угрызений совести.
А ведь это они в составе специального карательного отряда уничтожали семьи партизан и подпольщиков, участвовали в массовых расстрелах. «Я только охранял и конвоировал, а убивали немцы», – говорили они в суде. Такую же позицию занял и Мельников. Но военный трибунал, учитывая неопровержимые доказательства, определил для него 15 лет лишения свободы в исправительной колонии строгого режима, а для Симонова – 12 лет аналогично. Вот такой был «безжалостный» советский суд
Отбывая наказание в мордовских лагерях, они обжаловали приговор вплоть до Верховного Суда СССР, но их мольбы не были услышаны.
Источник: Морозов В. Палачи и жертвы. 10 октября 1965 года «Гомельская праўда» в рубрике «Из зала суда» поместила публикацию «Народ не даруе» // Правда Гомель
