В середине января 1946 года в Минске начался судебный процесс над нацистскими преступниками, чьи зверства на белорусской земле оставили кровавый след. Заседания проходили в Доме Красной армии (ныне Центральный дом офицеров), и атмосфера в зале была невыносимой — сдавленные рыдания, крики, стоны. Свидетельские показания обрушивали на присутствующих ужас, от которого холодела кровь.
Один из эпизодов, зафиксированный в материале «СБ» от 22 января 1946 года, рассказывал о 17 девушках из Ивенца, отказавшихся ехать в Германию. Их избивали до тех пор, пока они не соглашались. Лишь одна осталась непокоренной — тогда фашисты привязали ее к дереву, обложили сеном и сожгли заживо на глазах у остальных.
25 января на суде выступал Карл-Макс Лангут, бывший заместитель начальника лагеря военнопленных № 131 в Бобруйске. Холодным, почти бесстрастным тоном он признавал: в лагере содержалось до 60 тысяч человек, 20 из которых зимовали под открытым небом. Ежедневно от голода и болезней умирали сотни, а с наступлением морозов — до тысячи в день. Люди, доведенные до отчаяния, подходили к колючей проволоке и умоляли часовых пристрелить их. За зиму 1941–1942 годов погибло 30 тысяч узников. На вопрос прокурора, была ли эта чудовищная система частью спланированного уничтожения, Лангут ответил: «Да, я полностью признаю себя виновным».
Но раскаяния в его словах не было. В камере он шептался сокамерникам: «Если расстреляют — это легкая смерть, страшна виселица... Я буду просить замены. Немецкому офицеру висеть — не подобает». Однако суд оказался беспощаден: его ждала именно виселица.
Допрос криминал-комиссара гестапо Г. Коха о его преступлениях.
Председательствующий: Какое участие вы принимали в расстрелах советских людей и сколько лично расстреляли?
Кох: 500 человек. (Шум в зале).
Прокурор: Расскажите о случае расстрела в 1943 году 15 человек, среди которых были 3 женщины. Сколько вы лично расстреляли?
Кох: Всегда при расстрелах я сам расстреливал лично первые 3–4–5 человек для того, чтобы показать своим подчиненным, каким должен быть гестаповец.
Прокурор: Это было наглядное преподавание?
Кох: Так точно.
Прокурор: Скажите, Кох, помимо 2 000 человек, расстрелянных в Орле, вы дополнительно расстреляли еще 40 человек, среди которых были дети? За что вы их расстреляли?
Кох: Эти люди имели коммунистическое мировоззрение. Среди них были 9 женщин и 8 детей от 2 до 10 лет.
Прокурор: У детей тоже было коммунистическое мировоззрение?
Кох: У нас был принцип, чтобы уничтожать и детей.
Прокурор: У вас дети есть?
Кох: Да, имею 3-х.
Прокурор: Какого возраста?
Кох: 1 год, 3 года и 5 лет.
Прокурор: Их можно в чем-либо политическом обвинить?
Кох: Нет, конечно нет.
Прокурор: По какому принципу вы расстреляли 8 советских детей? Они ни в чем не повинны.
Кох: Это было уничтожение населения другой расы.
Процесс длился две недели, зал был переполнен, а газета «Советская Белоруссия» подробно освещала каждый день. 29 января 1946 года трибунал огласил приговор: 14 нацистов приговорили к повешению, четверым — к длительным срокам каторги. Приговор вступил в силу немедленно, и уже на следующий день, 30 января, в 14:30 приговоренные были казнены.
Казнь стала публичной — на ипподроме (ныне территория Парка 40-летия Октября) собрались около 100 тысяч человек. Тела палачей оставались на виселицах до вечера, как напоминание о возмездии. Это был не просто суд — это был голос замученных, но не забытых.
Источник: Известия. - 1946 - №17; Советская Белоруссия. – 1946 - № 22
