Сборник статей «Avoti: Труды по балто-российским отношениям и русской литературе. В честь 70-летия Бориса Равдина» под редакцией Ирины Белобровцевой, Аурики Меймре и Лазаря Флейшмана - нечастый сегодня пример совместной работы ученых из России и стран Балтии. Портал ruBALTIC.ru публикует рецензию на данный труд преподавателя истории частной школы «Innova», редактора и издателя Альманаха «Русский мир и Латвия», ведущего Гуманитарного семинара Seminarium Hortus Humanitatis Сергея МАЗУРА:
Новый том «Avoti: Труды по балто-российским отношениям и русской литературе. В честь 70-летия Бориса Равдина. Под редакцией Ирины Белобровцевой, Аурики Меймре и Лазаря Флейшмана», выпускаемый в сотрудничестве с Институтом славянских языков и культур Таллинского университета посвящен 70-летию историка и литературоведа Бориса Анатольевича Равдина (12.03.1942, Омская область).
Сборники, издаваемые Лазарем Флейшманом совместно с Ириной Белобровцевой и др. традиционно собирают в одном издании не только русских исследователей из стран Балтии, но и эстонских, латвийских, литовских представителей университетской науки, также специалистов из России, стран Европы, Израиля. Последний сборник посвящен 70-летию латвийского историка Бориса Анатольевича Равдина.
В предисловии к сборнику отмечается: «Многие его находки и открытия существенны как для историков России, так и для историков Латвии и балтийских стран в целом. Работы его впечатляют масштабностью охвата и тщательностью осмысления источниковедческого материала. Взятое названием сборника латышское слово Avoti, обозначающее «родник, ключ, источник», отсылает одновременно и к этой особенности научного творчества Б.А. Равдина, и к его органической близости лучшим, давним традициям историко-филологического исследования населения и культур Латвии и Балтийского региона, и, хоть и в совершенно ином плане, к домашнему адресу семьи (по улице Авоту в Риге) в его юности, когда с 1960-х гг. стали складываться научные интересы его в годы учебы в Латвийском университете. Несмотря на невозможность в советское время вступить на обычную академическую стезю в силу происхождения и отказа от предполагавших ее компромиссов, Б.А. Равдин занял почетное место в нашей профессии благодаря новизне и высокому уровню его публикаций, отличающихся строгой точностью подхода к фактам, взвешенностью и смелостью – формулируемых выводов».
Сборник Avoti: Труды по балто-российским отношениям и русской литературе. В честь 70-летия Бориса Равдина включает в себя два тома. Отметим прежде всего публикации, имеющие непосредственное отношение к Латвии. В первом томе это статья Томса Кикутса «К истории латышских антибольшевистских организаций и войсковых частей», статья Айварса Странги «Торговая политика, отношения Латвии с СССР в 1932 году и газета Сегодня» и статья Эрика Екабсона и Лазаря Флейшмана «Первый российский консул в независимой Латвии». Во втором томе, мы хотели бы обратить внимание читателей на статью Аннели Кывамеэс «Заметки о военной прозе Эстонии 1940-1950-х гг.», перекликающуюся с некоторыми мотивами книги Б.Ф. Инфантьева «Миф о русских в латышской литературе», опубликованной в 27-м Альманахе «Русский мир и Латвия».
В первом томе наиболее заметной и по объему и по глубине исследования является статья Эрика Екабсона и Лазаря Флейшмана «Первый российский консул в независимой Латвии».
Первый консул – это Пресняков Владимир Александрович (1884-1961), уполномоченный Северо-Западного правительства, признавшего государственную независимость Эстонии. Эрикс Якобсон и Лазарь Флейшман характеризуют Владимира Преснякова как незначительную, маргинальную фигуру. Однако Лазарь Флейшман уже неоднократно в своих исследованиях обращается к «незначительным» фигурам истории русских в Латвии. Одна из его предыдущих публикаций – «Под Дамокловым мечом. Об одной незамеченной книге. В сборнике «Русская культура в Европе. Vol. 3 Peter Lang c. 364-419» коснулась деятельности члена Латвийского общества Рериха, Ивана Георгиевича Блюменталя (1905-1973). Авантюризм одного и другого персонажа истории сближают их друг с другом и дают повод предположить то, что тип авантюриста был вовсе не чуждым для русских в довоенной Латвии.
В некрологе, увидевшим свет 25 августа 1961 г.в «Русской жизни» (Сан-Франциско) облик усопшего описывается в необычайно елейных тонах: «…Человек служебного долга, беспредельно верный Царю, России и ее народу, покойный с первых же шагов своей служебной деятельности снискал всеобщее уважение и любовь, как человек великодушный, справедливый и внимательный ко всем и к своим обязанностям... С захватом власти в России интернациональными коммунистическими бандитами, Владимир Александрович переселяется в Латвию, где, по предложению латвийского правительства и по просьбе русского населения Латвии, принимает на себя обязанности возглавителя русского национального меньшинства в Латвии, на правах русского консула, и с присущей ему преданностью делу широко и энергично ведет защиту интересов русских людей в Латвии, особенно клира Православной Церкви в Латвии...».
Эрикс Екабсон и Лазарь Флейшман дают иную, отличную от некролога характеристику «первому российскому консулу в независимой Латвии», сравнивая В.А. Преснякова с героем комедии Н.В. Гоголя «Ревизор» Хлестаковым.
В биографии В.А. Преснякова находится место всему: общественным скандалам, склокам, вымогательству, сотрудничеству с большевиками, тюрьме, обычному мелкому мошенничеству. Из-за недостатка места позволим привести лишь небольшой эпизод из послужного списка «возглавителя русского национального меньшинства в Латвии»: «Не менее неприглядные вещи открылись при допросе ювелира Якова Зусера и его сына Абрама. Я. Зусер показал, что в октябре 1926 года Пресняков, явившись к нему в магазин и представившись как бывший депутат Учредительного собрания и председатель Русского Общества в Латвии, предложил продать брошь, и она была куплена за 2200 лат. Через некоторое время он пришел снова, чтобы продать серьги за 45 000 рублей, а потом пришел снова, предложив перстень за 300 лат (прим. драгоценности из шкатулки, которую он получил в результате вымогательства). Вскоре он вернулся, сказав, что жена не согласилась с продажей перстня, попросил отдать его назад и обещал тотчас же принести назад 300 лат, но исчез. Снова объявившись в марте, он признал свой «нехороший» поступок, показал квитанцию за заложенный в ломбард перстень, прося 300 лат, чтобы его выкупить из ломбарда и после этого продать Зусеру. Тот выразил опасения относительно сохранности денег, на что Пресняков предложил послать с ним кого-нибудь из ломбарда. Зусер согласился, предложив вначале, что деньги занесет спутник, но Пресняков убедил его, что его общественный статус не позволяет ему идти в ломбард с кем-то, и просил, чтобы спутник следовал в некотором отдалении. Зусер согласился, выдал 300 лат и послал сына Абрама. Но пока тот собирался, Пресняков вышел из магазина и снова исчез, и Абрам напрасно искал его повсюду, включая ломбард. Когда Зусер пригрозил по телефону обратиться в полицию, Пресняков обещал выдать вексель и принес его, но не свое имя, чтобы не бросало тень на его общественное положение, а другой вексель в 500 лат на имя какого-то своего клиента – латгальского крестьянина Кузьмы Минина. Когда Зусер предъявил его в Коммерц-банк, оказалось, что вексель фальшивый и такого лица вообще не существует».
Однако, несмотря на монументальность труда Эрикса Екабсонса и Лазаря Флейшмана, нам представляется спорным целый ряд утверждений авторов, касающихся общественной жизни Латвии 20-30-х гг. XX века. Остановимся на их оценках двух фигур – архиепископе Иоанне Поммере и Константине Ивановиче Арабажине.
Вот, что пишут Эрикс Екабсонс и Лазарь Флейшман об архиепископе Иоанне Поммере:
«Однако ближе ознакомившись с раскладом общественных сил в русской Риге, архиепископ, бывший до революции членом Союза архангела Михаила, почувствовал себя естественнее в окружении сановных представителей дореволюционной бюрократии и купечества, чем в контактах с Пресняковым с его репутацией выразителя позиций демократического лагеря, пользовавшегося поддержкой «еврейской» газеты Сегодня. Он встал во главе образованного 11 августа Русского Комитета помощи голодающим в России, который вобрал в себя Русский Национально-Демократический Союз в Латвии с его руководителем, председателем (реально не существовавшей) «Русской фракции Латвийского Учредительного собрания» А. С. Бочаговым, Особый Комитет по делам русских эмигрантов в Латвии. Союз Православных Приходов г. Риги и взморья, Русский Дамский Комитет. Газету «Рижский курьер» и другие «истинно русские» организации, образовывавшие в совокупности фронт заклятых врагов Преснякова. Председателем Президиума нового Комитета стал К. Гудим-Левкович. Когда явственно обозначился общественно-политический облик архиепископа, Пресняков 10 января 1922 года доносил старшему дипломатическому представителю России за границей М. Гирсу:
«Несколько месяцев тому назад я сообщал Вам об отрадном, тогда мне казалось, факте – назначении в Ригу православного Архиепископа Иоанна Поммера, латыша по происхождению и русского по духу...
Властолюбивый, честолюбивый и весьма задорный по своему характеру, Архиепископ Иоанн сразу же по приезде сюда стал в резкую оппозицию к местному правительству и этим, конечно. вызвал к себе враждебное отношение со стороны латышских правящих кругов. Оставшись вне всякого влияния на местную государственную жизнь и потеряв многие привилегии, обычно предоставляемые архиерею, он однако продолжает в своих обращениях к русскому православному населению свою враждебную линию поведения к местным властям и этим со стороны последних все более и более вызывает неприязнь к русскому населению этого края».
Непонятно откуда авторы получили сведения о том, что архиепископ Иоанн до революции состоял в союзе «Михаила Архангела», автору данных строк этот факт неизвестен.
Говорить о том, что именно архиепископ Иоанн прибыв в Латвию занял недружественную позицию к местным властям, также не приходиться. Как известно Латвийская православная церковь в первой половине 20-х годов XX века в Латвии испытывала определенное давление со стороны властей. До 1926 года церковь не могла получить права юридического лица, что затрудняло ее хозяйственную деятельность. Значительная часть дореволюционного церковного имущества было национализировано или передано другим собственникам. Приехав в Ригу, летом 1921 года, архиепископ Иоанн вынужден был поселиться в подвале Рижского кафедрального Христорождественского собора, так как архиерейская резиденция была отобрана властями. В этой связи можно утверждать, что власти сами вынуждали главу православной церкви быть к ним в оппозиции.
Что касается еврейского вопроса и газеты «Сегодня» архиепископ не был антисемитом. Крупнейшая русскоязычная газета постоянно освещала его деятельность. Неоднократно архиепископ давал интервью изданию. Бывали случаи, когда на страницах газеты печатались обращения главы ЛПЦ. Будучи депутатом сейма Латвии владыка Иоанн голосовал за предоставление государственных субсидий не только русским организациям и учебным заведениям, но и еврейским.
Несколько слов о К.И. Арабажине и его оценке в статье Л. Флейшмана и Э. Екабсонса. Авторы статьи передают о Арабажине уже давно введенные в научный оборот сведения. Однако они не пытаются дать оценку его деятельности, разобраться в его мировоззрении, понять причину произошедшего конфликта между руководством Русского общества и Арабажиным. На наш взгляд, причиной возникновения конфликта не могла стать одна статья, в которой профессор неуважительно высказывался о русском народе.
Пресняков и Арабажин по-разному понимали цели и задачи деятельности Русского общества и Русского народного университета в Латвии. Если Пресняков пытался охватить (захватить) всевозможные сферы деятельности: общественную, культурно-просветительскую, политическую и даже предпринимательскую, то Арабажин сознательно дистанцировался от участия в прямой политической борьбе (Пресняков, как известно, неоднократно баллотировался в представительные органы власти, в свою очередь Арабажин никогда открыто не поддерживал ни одну из политических партий). Созданный в начале 1921 года в Риге Русский народный университет не отвечал запросам русской интеллигенции. Русская общественность считала необходимым создать частное учебное заведение, предоставляющее более или менее полноценное высшее образование для русской молодежи. Именно таким заведением в последствии стали созданные Арабажиным в Риге Русские университетские курсы.
Свою роль в конфликте сыграла и авантюристская натура самого лидера Русского общества в Латвии. Профессор Арабажин скорее всего не захотел в своей деятельности зависеть от Преснякова.
Вероятно, было и личное соперничество между Арабажиним и Пресняковым. Арабажин имел ярко выраженное стремление быть непререкаемым лидером в создаваемых им общественных и учебных заведениях.
Исходя из этого, конфликт был неизбежен. А обвинения в шпионской деятельности Арабажина было искусственно раздуто Русским обществом Латвии, чтобы его уход из организации представить как изгнание, дискредитировать и уничтожить Арабажина как конкурента.
Приведенные в письмах Преснякова сведения, авторами статьи никак не комментируются. Хотя, на наш взгляд они содержат еще ряд неверных данных. В частности в письмах указывается, что Арабажин якобы самовольно себе присвоил профессорское звание. Согласно данным из личного дела преподавателя Латвийского университета Арабажина (преподавал в Латвийском университете не долго, в 1921 году), он имел профессорское звание. Никто больше не оспаривал тот факт, что Арабажину в Финляндии, в Гельсингфорсском (Хельсинском) университете еще до 1917 года было присвоено профессорское звание (там же он стал и заслуженным профессором). Практически везде, в архивных документах, на страницах газет и др. Арабажин именовался именно профессором. Стоит отметить, что Арабажин еще в конце XIX века в Харьковском университете получил ученую степень магистра, его перу принадлежит несколько книг и большое количество научных статей (некоторые статьи были опубликованы на иностранных языках заграницей). За книгу «Казимир Бродзинский и его литературная деятельность», изданную в 1891 году в Киеве он был удостоен премии АН России имени графа С.С. Уварова и премии института Святого Владимира.
