Контекст

«Последний бандеровец»: до 1991 г. скрывался в лесах и вышел в город только после распада СССР

Бандеровец Илья (Илько) Оберишин многие годы провел вне человеческого общества. Он не сидел в тюрьме и не был в ссылке, а скрывался в лесах. Больше сорока лет (1951–1991 гг.) он провел в подполье. Лишь в самом конце 1991 года, уже после референдума, на котором украинцы высказались за независимость, Оберишин вышел из леса.

Выйдя из лесу, Оберишин сразу отправился в... Рух! Тогдашний глава Тернопольского краевого провода НРУ Иван Бойчук, мягко говоря, скептически отнесся к рассказу неизвестного.

Из интервью Оберишина с украинским журналистом Вахтангом Кипиани (2000 г.):

Оберишин смеялся, когда вспоминал ту встречу: «Он, наверное, впервые увидел бандеровца так близко». Но все же Бойчук позвонил главе областной Рады Богдану Бойко. И новосозданная СБУ, и милиция, и органы власти в большинстве своем состояли из «вчерашних». И тут «отшельник», может быть, впервые за десятилетия испугался. Быть арестованным уже в независимом государстве, за которое столько лет боролся...

— Мы решили пару недель подождать. Знаете, я ходил по Тернополю, смотрел на людей, слушал разговоры. Ночевал на железнодорожном вокзале. Все это очень угнетающе действовало на психику. Тут все-таки уже Украина, уже гимн «Ще не вмерла...» исполняют, а я еще в подполье. Кроме того, я был болен. Короче говоря, я еще раз пошел в Рух и говорю — хлопцы, делайте хоть что-нибудь. Это было в конце января 1992 года.

Бойко при мне позвонил генералу Радченко, руководителю областной СБУ. Пришел Радченко, один из милицейских начальников Хмель - я им все рассказал. Кто я такой, что делал.

— Интересно, какой была их реакция?

— «Їм було дуже гірко в роті». Сказали — не будем спешить. Через две недели вновь пришли — они просто проверяли архивы КГБ. Разрешили поселиться в Тернополе, выдали паспорт. Я остался работать в Рухе, меня даже избрали в краевой провид. А в 1993 году я стал руководителем областного «Мемориала».

— Пане Илько, как видим, «органы» не нашли в вашей биографии ничего предосудительного. Почему же вы прятались столько лет?

В 1941 году я стал членом ОУН*, мой псевдоним «Стецько». Я вновь поехал учиться, но теперь поступил в Львовский мединститут. Организация мне поручила доставать медикаменты для подполья. С приближением «других совітів», где-то в начале апреля 1944 года, я перешел в подполье ОУН. Нужно сказать, что у нас не было опыта борьбы с большевистской агентурой. Скажем, в Копыченецком районе одна местная девушка подговорила нашу «боївку» напасть на местную тюрьму, чтобы освободить товарищей. Но она намеренно не сообщила, что здание стоит в чистом поле, рядом железнодорожная станция, где полно солдат. Одним словом, еле ноги унесли. Вскоре меня перевели во вспомогательную структуру УПА* «Український Червоний Хрест».

Конец войны принес сомнения — что делать? Мы прекрасно понимали, что фронтовые части теперь бросят против нас. К началу 1947 года медицинская служба была расформирована. Прямых столкновений стало меньше — не было кого лечить.  Мы понимали, что, по сути, действуем на самоуничтожение. На Тернопольщине вооруженная борьба продолжалась до 1951-го, а в Карпатах — до 1953 года.
В начале 1951 года мои друзья из «боївки» зашли в одну хату на краю села, а она оказалась под прицелом. Хату большевики сожгли. И я остался один.

— Не было ли мысли бросить сопротивление, оно становилось бессмысленным?

— Я исключал для себя возможность явки с повинной. Я многих людей знал, люди меня знали, поэтому я решил уйти в глубокое подполье. Я порвал отношения практически со всеми. Только пятеро людей, которым я полностью доверял, знали, что я жив. Василь Цетнер жил в селе Городниче Пидволочисского района. Я ему порекомендовал вступить в партию, его избрали председателем колхоза и вскоре даже наградили орденом Ленина. Но именно он поддерживал меня многие годы, при необходимости давал деньги.

Организованное подполье перестало существовать. После смерти друзей я несколько раз выходил на явки, но ни разу никого не застал. Люди, которые были готовы в 44-м пустить себе пулю в лоб, в 51-м — морально сломались. Многие просто боялись. За стакан воды для подпольщика давали годы тюрьмы.

— Почему вы не вышли из подполья в начале пятидесятых, как десятки тысяч повстанцев?

— Я не боялся наказания. Я просто хотел остаться верным своим идеям: не говорить с врагом, не оправдываться. Даже если бы мне пришлось умереть в лесу. Когда я болел, я стремился залезть подальше в чащобу, как медведь, так, чтобы если мои останки когда-либо и найдут, не могли их опознать. Обычному человеку трудно себе представить, как тяжело многие годы быть одному. Но человек ко всему привыкает. Я испытывал голод: терял сознание, приходилось лизать росу с травы, когда не было сил найти воды. И все же я считаю, что победил я, а не большевики.

— А может быть, вас и не искали? Многие повстанцы перебирались куда-нибудь на Донбасс, Николаевщину и обустраивались.

— До середины пятидесятых КГБ не знало обо мне ничего. То есть они имели информацию, что был такой руководитель СБ и подполья, но пропал. И только когда арестовали моего университетского товарища, который жил по фальшивому паспорту, он рассказал им обо мне — назвал мою настоящую фамилию, откуда я родом и прочее. Тогда они взялись за семью, искали меня в лагерях, даже в диаспоре — в Западной Европе и Америке.

— Вы упомянули семью. С кем из родственников вы поддерживали отношения?

— Я сделал удачный тактический ход, порвав любые отношения с семьей. Мои близкие ничего не знали обо мне, и я ничего не знал о них. Отец погиб еще в 1944 году, когда во дворе разорвался снаряд. Но была жива мама, братья и сестры.

В Святвечер, 6 января 1992 года, я впервые подошел к родной хате. Я не был дома более сорока лет. Во дворе стоит какой-то старенький мужчина, слышно, как дети плачут. И, знаете, я не решился зайти в свою хату в такой вечер. Я опять пошел в поле, залез в скирду и в ней переночевал. На следующий вечер я опять пошел домой, в том старике я узнал брата. Не по лицу, а по фигуре. Я кашлянул — он спрашивает, кто это. Я говорю: Илько.

В 2007 г. тогдашний президент Украины Виктор Ющенко наградил Илью (Илько) Оберишина орденом «За заслуги III-степени».   Прежде всего, интересна мотивация Виктора Ющенко, за что он наградил просидевшего 40 лет в лесах, и толком не воевавшего с советской властью бандеровца. За то, что тот хорошо прятался?

От редакции: Согласно «Справке о количестве погибших советских граждан от рук бандитов ОУН за период 1944–1953 гг.» от 17 апреля 1973 года, число убитых бандеровцами составило 30676 человек, большая часть из которых — мирные граждане.  

*ОУН-УПА, запрещенная в России экстремистская организация — прим. RuBaltic.Ru

Источник: Вахтанг Кипиани. Сорок лет в подполье // «Киевские ведомости», 3—7 января 2000

Читайте также
22 ноября 2019
Воры, бандиты, рецидивисты, прибывшие из тюрем и лагерей со своими традициями и законами, которые и здесь на фронте, тем более с оружием в руках, забывать не собирались. Были и случайно оступившиеся, а порой и безвинно пострадавшие и оклеветанные люди.
26 ноября 2019
Но часто бывало, что духи пытали наших пацанов, а пытки на востоке изощренные, об этом многие знают, и уж лучше смерть, чем эти пытки.
21 ноября 2019
Военный корреспондент Василий Гроссман был в Сталинграде во время самых ожесточенных уличных боев. Там ему удалось пообщаться с командиром 13-й гвардейской стрелковой дивизии Александром Родимцевым.
25 ноября 2019
В августе 1944 г. Красная Армия заняла эстонское местечко Клоога настолько стремительной атакой, что костры из трупов расстрелянных немцами евреев еще пылали. Один из костров немцы не успели даже поджечь.