В ходе «большого разговора», состоявшегося 1 марта, президент Республики Беларусь Александр Лукашенко заявил о возможности конституционной реформы в стране. Какие формы она примет и в какие сроки пройдет, пока остается неясным. Очевидно одно — изменения в политической системе Беларуси произойдут уже после президентской и парламентской кампаний 2020 года, и они могут стать частью процесса транзита власти.
Разговоры о возможной конституционной реформе в Беларуси совпали с неожиданной отставкой президента Казахстана Нурсултана Назарбаева. Очевидно, за процессом управляемой передачи власти в этой стране будут внимательно следить и в Минске, тем более что политические системы двух стран имеют немало общего.
Почему транзит власти вообще становится проблемой для многих постсоветских стран? Ведь, казалось бы, в рамках демократической системы механизм формирования и передачи власти очевиден — выборы на конкурентной основе. В политической теории это так, однако на практике все выглядит несколько по-другому.
Что представляет собой западная демократия, которая так или иначе была взята за образец для новых независимых государств, образовавшихся на руинах СССР?
По большому счету, это институциональная система сдержек и противовесов между устойчивыми и долговременно существующими элитными группировками, а выборы служат механизмом определения баланса между этими группировками на фиксированный период времени.
Устойчивость элитных групп в сочетании с отработанными институтами и правилами обеспечивает стабильность функционирования западной демократии. Благодаря этому переход власти от одной элитной группы к другой становится рутинным элементом политической игры и не превращается в драму, при которой победа или поражение на выборах приравнивается чуть ли не к вопросу жизни и смерти.
Даже в ситуациях, когда демократические «фильтры» удается прорвать несистемным силам и движениям, демократические институты и нормы демонстрируют высокую устойчивость и способность блокировать радикальные действия подобных сил, если они угрожают стабильности политической системы. В этом плане показательны злоключения «евроскептиков» или нынешнего американского президента Дональда Трампа, которые как раз и оказались в роли таких несистемных элементов «в плену» демократических институтов.
Однако формирование западных представительских демократий было длительным и весьма болезненным процессом, связанным с переходом к рыночной экономике и сломом старых феодальных институтов и элит. «Настройка» системы сдержек и противовесов, а также процедур передачи и распределения власти заняла здесь не одно столетие, сопровождаясь революциями, войнами и прочими эксцессами переходного периода.
В СССР попытка управляемого перехода от однопартийной системы к демократии западного типа обернулась обрушением всей государственности.
Это породило ситуацию игры без правил, в которой формирующиеся элитные группировки, не сдерживаемые ничем, бросились делить власть и собственность. Эта «родовая травма» во многом определила эволюцию политических систем постсоветских государств.
После хаоса «лихих девяностых» и относительной стабилизации на постсоветском пространстве сложились две основные модели власти.
Первую из них можно считать ухудшенной версией западных демократий. Здесь складывается плюралистическая модель власти, основанная на балансе элитных групп. Однако слабость и незрелость политических институтов делают такую систему неустойчивой, коррумпированной и подверженной манипуляциям извне. Выборы как механизм формирования власти регулярно дают осечку, подменяясь «цветными революциями», а правила игры переписываются. По такой модели развиваются все страны «европейского выбора» (Украина, Молдова, Грузия), а также входящие в ЕАЭС Армения и Кыргызстан.
Вторая модель, персоналистская, характеризуется наличием сильного и фактически несменяемого лидера, вокруг которого консолидируются элитные группы и который становится гарантом их интересов и верховным арбитром. Эта модель с теми или иными вариациями характерна для Беларуси, России, Азербайджана, Казахстана и большинства государств Центральной Азии.
Главным недостатком этой системы является зависимость от фигуры лидера, который обеспечивает ее устойчивость и легитимность. Именно поэтому в таких системах транзит власти обретает столь драматичный и судьбоносный характер.
Имеющийся опыт, однако, позволяет говорить, что персоналистские системы могут быть достаточно устойчивыми и благополучно пережить транзит власти.
Это уже произошло в Азербайджане, Туркменистане и Узбекистане. Причем более или менее спланированным и подготовленным транзит был только в Азербайджане. В Узбекистане смена власти окончилась весьма неудачно для окружения президента Ислама Каримова, однако сама система продолжает функционировать в логике персоналистской власти. Сползания в хаос, как опасались многие наблюдатели, не произошло ни в одной из этих стран.
В Казахстане, очевидно, учли опыт соседей и решили подстраховаться от неожиданностей, запустив сценарий управляемой передачи власти. Насколько можно судить, предполагаются определенная децентрализация управления и создание системы сдержек и противовесов, которая позволит хотя бы частично отойти от персоналистской модели, замкнутой на фигуру лидера. При этом сам Назарбаев остается оператором этого процесса.
Казахстанская модель транзита власти в случае своего успеха может послужить примером и для Беларуси.
Белорусский лидер уже не раз делал оговорки о возможной конституционной реформе и перераспределении властных полномочий. Более того, в прошлом году в Минске ходили упорные слухи о готовящемся конституционном референдуме. Однако саму возможность всенародного голосования сочли несвоевременной из-за «бархатной революции» в Армении.
Сложно сказать, насколько обоснованы эти слухи, однако теперь Минск получил возможность понаблюдать в реальном времени процесс трансформации во многом схожей политической системы у одного из своих стратегических партнеров.
Впрочем, между казахстанской и белорусской ситуацией есть и существенные различия. В Казахстане уже созданы определенные институциональные предпосылки для децентрализации власти в виде усиления Совета безопасности, а также наличия сильной правящей партии. В Беларуси такие институциональные заделы только предстоит создать, и ситуация осложняется отсутствием правящей партии и вообще крайней слабостью партийной системы.
Сценарий управляемой децентрализации власти несет определенные риски. Исходят они не столько от оппозиции, которая в персоналистских режимах слаба и не авторитетна, сколько от правящей элиты, часть которой может попытаться воспользоваться ситуацией «междуцарствия», чтобы переписать правила игры «под себя». От того, насколько успешно удастся избежать этих рисков Казахстану, во многом будет зависеть и политическая эволюция Беларуси.
